Все мои расследования, очевидно, сводились к сплошной суете. Я чувствовал себя алхимиком, который после многочасовых трудов, после бесконечных перегонок, выпариваний и дистилляций, остается не с грезившимся ему в мечтах ослепительным слитком золота, а скорее с caput mortuum , никчемным осадком, остатками сгоревших химикатов. Последние дни я начал сомневаться в своих умственных способностях. Я, считавший себя весьма разумным и мудрым, вдруг обнаружил, что ничего не знаю и во всем сомневаюсь. Вся уютная и спокойная определенность, казалось, разрушилась.
— Вот мы и прибыли, сэр.
Голос Джессопа вырвал меня из мрачной задумчивости. Подняв глаза, я увидел церковную колокольню, высившуюся над стайкой унылых домиков. Фонари и голоса приближались.
— Крэмптон-Магна. — Он спрыгнул с козел, и лужа отозвалась плеском. — Конечная остановка.
Но прошло еще двенадцать часов, прежде чем я достиг места своего назначения. В деревенской гостинице под вывеской «Дом пахаря» мне не удалось уговорить никого из пяти малоразговорчивых посетителей предпринять путешествие в Понтифик-Холл. И только я смирился с мыслью о долгой прогулке под дождем, как ко мне подошел один из вновь прибывших, молодой человек с веснушчатым лицом, который предложил отвезти меня туда утром, если я изволю подождать. Его отец, пояснил он, служит в Понтифик-Холле садовником.
Хозяин был явно смущен, когда я потребовал себе комнату для ночлега, но ко времени закрытия меня провели наверх по скрипучей лестнице в комнатенку, стены которой в изобилии украшала паутина, а постельное белье пожелтело от времени. Похоже на то, что с незапамятных времен никто не открывал эту дверь и не спал на этой кровати. Тем не менее я с благодарностью повалился на комковатую подушку и, погрузившись в какие-то тревожные и бессвязные сны, пробудился через несколько часов раздраженным и неотдохнувшим. Через единственное окно, выходившее на простор грязных соломенных крыш и угол церкви, я увидел, что дождь льет с прежней силой. Сомнительно, что мой молодой кучер появится в такую погоду. Но после того как я, доковыляв вниз по лестнице, плотно позавтракал, а потом облегчился в дурно пахнущем сортире, маленькая двуколка перешла вброд полноводный ручей и легкой рысью приблизилась к гостинице. Наконец начнется последний этап моего долгого путешествия.
Что же я скажу Алетии, увидев ее вновь? За последние несколько дней в голове моей созрело много обвинительных речей, но сейчас, когда Понтифик-Холл неумолимо становился все ближе, я осознал, что не имею ни малейшего представления о том, как мне вести себя и что сказать. В сущности, я не имел понятия, чего хотел добиться, — разве что учинить какую-то драматическую сцену, которая завершила бы всю эту авантюру. Я также осознал — не без паники, — что подвергаю себя опасности, так смело решив нарвать крапивы голыми руками. Мне вспомнился труп Нэта Крампа в реке, злодеи, врывавшиеся в мой дом и напавшие на нас в Кембридже. Опять меня охватили сомнения. Возможно, эти же люди убили лорда Марчмонта? Или эта история, как и все остальное, лишь выдумка Алетии? Может, именно она, а не кардинал Мазарини являлась их таинственным хозяином и именно она направляла их по моему следу? В конце концов, разве не она представила всю историю в ложном свете? И она предала меня.
Вскоре лошади замедлили шаг, и я, подняв глаза, увидел арочный проход на двух массивных опорах, а за ними особняк, медленно поднимающийся нам навстречу. Над этими опорами маячила уже знакомая мне надпись. Заросли плюща обрезали, девиз на замковом камне подчистили. Я заметил, что многое выглядит уже получше, чем в прошлый мой приезд. Засохшие липы срубили и на их место посадили молодые деревца, плющ подрезали и дорогу покрыли гравием. Зеленый лабиринт тоже стал вырисовываться почетче: хитросплетение зеленых изгородей семи футов в высоту, образовывающих какие-то священные геометрические символы. Казалось, что все лишнее постепенно отслаивается или отшелушивается — старые вещи обретают новую жизнь. Понтифик-Холл, видимо, изменился не меньше, чем я. На северной стороне дома разбили садик, посадив там очанку, костенец и еще множество других трав и цветов. Вся зелень буйно цвела, листья и лепестки подрагивали на ветру. Насколько я помнил, в мой первый приезд ничего этого не было.
— Лекарственный огород, сэр, — пояснил парень, перехватив мой взгляд. — В селе говорят, он не цвел уже более сотни лет, с тех пор как монахи покинули наши места. Семена посадили слишком глубоко; по крайней мере, так считает мой отец. Ничего не росло, пока он не распахал всю эту землю весной. — Он бросил на меня из-под полей своей шляпы долгий настороженный взгляд. — Это похоже на чудо, правда, сударь? Как будто монахи вернулись.
Нет, подумал я, необычайно растроганный этим зрелищем: похоже на то, что монахи на самом деле никуда не уходили, словно все эти годы изгнания что-то от них продолжало жить здесь, затерянное, но небезнадежно, подобно словам в книге, что ждет читателя, который, сдув с нее пыль и открыв обложку, пробудит к новой жизни ее автора.
— Мне подождать вас здесь, сэр?
Двуколка подъехала к дому, чьи полуразрушенные отливины выплевывали дождевые потоки. Карнизы крыши захлебывались водой. Сам дом, несмотря на улучшения, выглядел таким же угрюмым и неприветливым, как прежде. Что может произойти с подземными каналами, размышлял я, от таких обильных дождей? Остается надеяться, что инженер из Лондона уже прибыл, чтобы незамедлительно провести спасательные работы.
— Минутку, пожалуйста.
Выбравшись из коляски, я окинул окрестности более внимательным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149