По бокам имелись две двери, обе закрыты; затем третья — тоже закрытая, прямо впереди меня. Выйдя через нее, я прошел по какому-то залу и оказался в следующем коридоре. В нем имелась такая же пара закрытых дверей, но его пересекал третий коридор, с очередными закрытыми дверями.
Я остановился в легком недоумении. В какую сторону мне повернуть? До меня донеслись скрип перил и звук шагов Финеаса, видимо, поднимавшегося по лестнице. Я хотел было позвать его, но, вспомнив его повадки — это унизительное высокомерие, эту плотоядную улыбочку, — отказался от своего намерения. Финеас относился ко мне явно не по-дружески. Поэтому я наугад пошел дальше, неуклюже шаркая своей косолапой ногой. Может, стоит повернуть назад, размышлял я, и попытаться открыть одну из первых дверей? Но я продолжал идти вперед. Поперечный коридор вскоре завершился запертой дверью.
Развернувшись, я пошел обратно. Сейчас шаги Финеаса уже затихли, и вокруг стояла тишина, если не считать звуков моих собственных нерешительных шагов и случайных стонов дощатого пола. Я растерялся, догадавшись, что здешние двери и коридоры должны повторять хитросплетения нижнего этажа. Здесь все подчинялось симметрии — как по вертикальной, так и по горизонтальной оси.
Остановившись на пересечении коридоров, я слегка призадумался, в какую сторону лучше пойти. В итоге я свернул налево и, пройдя дюжину шагов, — еще раз налево. Я где-то читал, что из лабиринта можно выбраться, все время поворачивая налево. Стратегия эта, похоже, увенчалась успехом, поскольку вскоре коридор заметно расширился и я оказался в длинной галерее. На стенах выделялись, точно тени, темные прямоугольники — следы висевших здесь портретов, вероятно уничтоженных или украденных пуританами. Однако выхода на лестницу здесь тоже не было.
Я продолжал идти по галерее, постукивая своей суковатой палкой, точно слепой нищий. Вскоре проход стал уже, а двери и ниши исчезли. Очередной коридор предательски заводил в тупик, как и прежние. Может, стоит дать задний ход, подумал я, и вернуться в Бархатную спальню? Хотя едва ли мне удастся теперь отыскать даже ее. Я окончательно заблудился. Но вот коридор вновь повернул налево и наконец, шагов через двадцать, внезапно закончился двумя дверьми, расположенными друг против друга. Обе были заманчиво приоткрыты, их медные ручки заговорщически поблескивали в полумраке. Чуть помедлив, я толкнул локтем дверь справа от меня и шагнул внутрь.
Меня сразу же поразил резкий запах. Воздух за дверью был настолько едким, что у меня защекотало в носу, словно я попал в аптеку, — большего, чем в аптеках, смрада не было ни в одной лондонской лавке. И когда глаза мои привыкли к полумраку, я с удивлением обнаружил, что комната действительно напоминала аптеку: столы и полки сплошь были заставлены перегонными аппаратами, плавильными горелками, воронками, пестиками и ступками, не говоря уже о множестве склянок и пузырьков с химическими реактивами и порошками всевозможных цветов. Я ненароком наткнулся на какую-то лабораторию. Впрочем, скорее всего, зелья, что готовились здесь, были не по фармацевтической, а по алхимической части. Вспомнив ряд книг на полках здешней библиотеки — маловразумительную писанину таких шарлатанов, как Роджер Бэкон или Джордж Рипли, — я решил, что Алетия по-дилетантски занимается алхимией, этим причудливым искусством, создание коего приписывали Гермесу Трисмегисту , египетскому жрецу и магу, чьи книги также имелись в ее библиотеке в переводе Фичино.
Медленно подходя к столу, я испытал легкое сожаление. Неужели леди Марчмонт — одна из искательниц так называемого elixir vitae , чудодейственного снадобья, якобы дарующего бессмертие? Или она надеется отыскать таинственный философский камень, который превратит кучу угля или глины в золотые самородки? Мне вдруг представилось, как она склоняется над этими булькающими колбами и перегонными устройствами, бормоча заклинания на вульгарной латыни, и черная пелерина, точно крылья летучей мыши, вяло колышется у нее за спиной. Ничего удивительного, что добропорядочные обитатели Крэмптон-Магна считают ее ведьмой.
Должно быть, чуть позже я увидел на подоконнике телескоп. Искусно сделанный инструмент, двух футов в длину, в кожаном чехле и с медными муфтами, он стоял на деревянной треноге, и его зрительная труба, расположенная примерно под углом сорок пять градусов к полу, словно указующий перст, была направлена в небеса. Я наклонился вперед и прищурившись посмотрел на эти выпуклые линзы, размышляя, не занимается ли Алетия кроме алхимии еще и астрологией. Вновь мне вспомнились тома суеверной чепухи и полдюжины звездных атласов, которые я также приметил на полках. Или же этот телескоп и химикаты принадлежали ее отцу — может, это он был некромантом и звездочетом? Возможно, Алетия стремилась вернуть его лаборатории, как и всему остальному, первоначальный облик, восстановить еще один боковой придел в великом храме-усыпальнице сэра Амброза Плессингтона.
Но это помещение явно не походило просто на место поклонения. Телескоп был новым — от его чехла еще исходил запах свежевыделанной кожи, — и здесь явно не так давно смешивали химические препараты: крошки и пятна от них еще виднелись на столе, а одна из ступок содержала остатки какого-то порошка. Среди многочисленных полупустых склянок имелась одна с надписью «цианистый калий».
Цианистый калий? Я поставил склянку, наполненную кристаллами, обратно на полку с таким чувством, будто случайно узнал нечто запретное. Неужели Алетия стряпает какую-то ужасную отраву, желая расправиться со своими таинственными противниками?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149