Во время их близости она почти физически ощущала присутствие этих насмешливых женщин, которых он имел, которые наверняка распространяли сплетни о его похождениях по Нью-Йорку и Вашингтону, по Парижу, Бонну и Лондону.
Она ощущала следы их рук и губ на его теле, казалось, слышала отзвуки их восторгов в своих стонах.
Именно тогда, когда Хэл бывал ближе всего к ней, его огонь становился холодным, грубым и обжигающим, как сухой лед, и тем более болезненным, что Хэл был так далеко от нее, а она была так одинока.
Самое же худшее заключалось в том, что она не могла обвинять Хэла в волокитстве, потому что, с одной стороны, склонность эта передалась ему от многочисленных поколений Ланкастеров, а с другой – он удовлетворял свою потребность в человеческом тепле, человеческом общении, потому что Диана не могла дать ему того, чего он ожидал от своей жены.
Она отдавалась ему, чувствуя при этом ужас и одиночество, преследуемая безликими призраками других женщин, которых он осчастливил своим вниманием, думая, сумеет ли она когда-нибудь зачать ребенка из того, что он оставляет ей, подозревая заранее, что все это – пустая трата времени и сил.
Из ничего могло получиться только ничего. Насколько пустой была их близость, настолько же пустым оставалось и ее чрево.
Каждый месяц Диана ожидала, что ее надежды оправдаются. Но приходил день, и, ощущая себя более бесполезной, чем обычно, она сообщала Хэлу об очередной неудаче, а он дружески похлопывал ее по плечу и пытался приободрить.
– Ничего, все будет хорошо, – говорил он. – Не зацикливайся на этом.
Эти слова заставляли ее еще острее чувствовать свое одиночество! Каким ужасным казалось ей время до того дня, когда он вновь придет к ней, мужественный, готовый вновь попытаться оплодотворить свою скучную жену.
Все эти журналисты знали о ее стыде и ее унижении. Но никто не знал о ее боли, да и не думал об этом.
Так же, как не знали они, вероятно, и о другом ее секрете, который она пыталась скрыть от них и от всего мира. Но с каждым месяцем она понимала, что ей все сложнее становилось скрывать это.
Диана начала пить.
Каждый день она пила, потому что была напугана жизнью, теми или иными ее опасностями. Сегодня она уже выпила, потому что боялась репортеров. Раскованная, мягкая и несколько вялая манера ее речи была результатом двух коктейлей.
Диане отлично удавалось скрывать следы выпитого для поднятия тонуса перед интервью. Она никогда не путала слов, никогда не выглядела усталой и осунувшейся, никогда не произносила оскорбительного слова и не теряла нити беседы. Она была тиха, мягка, но близкие ей люди уже начинали понимать, что стояло за этой мягкостью.
Никто, конечно же, не говорил ей ни слова, потому что Диана достигла того этапа в жизни каждого пьяницы, когда спиртное пробуждает в нем самые лучшие стороны, но не затрагивает еще его личности – для этого пока еще не наступил момент. Поэтому Диана была теперь даже более очаровательной, более счастливой, более тактичной, даже более умной, когда пила, а этому она посвящала значительную часть времени.
Почти каждое утро ей требовалось взбодрить себя после полубессонной ночи. Затем она пила коктейль или два во время обеда – от водки лишь слегка учащалось дыхание – это помогало ей преодолеть трудности утра и смягчить вторую половину дня.
Она начинала сильно нервничать, пока ожидала обычного времени коктейля. Иногда, чтобы преодолеть эту нервозность, ей приходилось заглядывать в небольшую фляжку у себя в сумочке. Наконец, коктейли перед ужином, вино за мясом и чистая водка, которую она пила после ужина, – таково было ее расписание.
За последний год Диана стала чувствовать себя спокойней, чем раньше. Алкоголь стал для нее именно тем тонизирующим, в котором она нуждалась. Между ней и реальностью образовывалось некое пространство, подушка, которая помогала ей вести себя достойно и хорошо выглядеть. Оглядываясь назад, она жалела, что не располагала таким средством в то время, когда Хэл ухаживал за ней, и в первый год их супружеской жизни.
Но равновесие было хрупким. Броня отваги начинала давать трещины в самые неподходящие моменты. Маленькую фляжку она наполняла уже каждый вечер, а не раз в неделю. Этим утром она уже выпила тайком две порции чистой водки, увеличив обычную дозу, что смягчило ужас от встречи с журналистами.
И вот теперь, когда до обеда оставался лишь час, Диане очень хотелось выпить. Очень.
Ей повезло, потому что журналисты завершили расспросы и уже складывали свои записные книжки, а съемочная группа выключила освещение и попросила Диану попозировать для заключительных кадров.
– Благодарю вас за визит, – говорила Сьюзен Пфайфер. – Мы хотели бы преподнести вам небольшие подарки, вас ожидают также птифуры, кофе, чай, шампанское, приготовлены также пресс-наборы, если вы захотите их взять, конечно. Мы надеемся увидеть вас снова. Пожалуйста, не говорите про нас гадостей! – закончила она, смеясь.
Это прошло незамеченным. Журналисты собрались в три небольшие группки – они соперничали между собой и за долгие годы работы в прессе прониклись друг к другу глубоким презрением после многочисленных совместных коктейлей, вечеринок, параллельно выполняемых заданий. Все накинулись на предложенное угощение, запивая его шампанским.
Диана, стоя рядом с Сьюзен и наблюдая, как операторы собирают свое оборудование, поняла, что она больше никому не нужна. Репортеры, не стесняясь, поглощали ее угощение, пользуясь случаем бесплатно пообедать. Они уже перекидывались репликами о тех или иных общественных фигурах, время от времени бросая взгляды на соперников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137