Ввечеру граф, явившись к своей сожительнице, уселся к столу, где был накрыт чай, но затворил тщательно дверь за собой. Затем, посидев молча несколько минут, он вместо того, чтобы начать говорить, приказал Настасье Федоровне выслать всех из соседней горницы и не приказывать входить впредь до разрешения.– Эдак-то лучше будет! – прибавил он.Минкина несколько смутилась от неожиданности, поняв, что беседа будет не простая, а какое-то очень важное объяснение. Что именно – она не могла себе представить. Выслав двух женщин, сидевших в соседней горнице, она быстро вернулась с встревоженным взглядом и выговорила глухо:– Что ж такое? Случилось что новое, не хорошее? Государь разгневался?– Государю на меня гневаться не за что, Настенька, – отозвался граф, ухмыляясь самодовольно.Так как это уменьшительное имя женщины появлялось на языке Аракчеева крайне редко, а обыкновенно он называл ее именем и отчеством, то женщина сразу успокоилась. Нечто новое и важное, если и будет, то касается не до нее. L Новость, привезенная графом в Г ру зино, касалась Шумского. Граф сначала кратко рассказал своей сожительнице о шутовской карете, из-за которой было столько шуму в городе, что толки дошли даже до государя. Когда у графа был доклад об окраске казенных зданий в три колера, то государь приказал только повременить, а покуда окрасить лишь заборы и столбы казенных зданий.Затем Аракчеев стал подробно рассказывать о поединке Шумского с фон Энзе.Настасья Федоровна пытливо слушала рассказ, не перебивая, так как граф этого не любил, и с замиранием сердца ждала конца, ждала доброй вести. Авось Шумский, если не убит, то по крайней мере ранен! Но когда граф передал все и кончил, то женщина вздохнула и подумала про себя:«Леший! И пуля-то его не берет! Видно, в наказание Божеское послан».Но затем граф после паузы выговорил:– Ну, а теперь, Настенька, лежит наш Михаил в постели с простреленной грудью.– Каким образом?.. – встрепенулась, всплеснула руками и вскочила с места Минкина.– Сам себя хватил!..Настасья Федоровна оторопела и уже хотела сказать: «Быть не может!», но сдержалась.Граф таких восклицаний на его слова не любил. Когда и не верилось кому, то все делали вид, что верят.– Сам в себя стрелял? – произнесла она, изумляясь.– Да. Сам в себя.– Без всякой причины? Со зла или с чего особого?– Верно отгадала, Настенька. Причина была – злоба!.. Причиною – граф Алексей Андреевич.И он показал пальцем себе на грудь.– Вы изволили ему приказать? – не сообразила женщина.– Что ты, голубушка! Если б я и приказал, так разве он такое приказание исполнит. А я ему, не воздержавшись, кой за что сразу заплатил… И немногим заплатил… мелочью!.. Мелкой монетой на водку дал… Да, видишь ли, гордость и самомнение в нем, как два зверя сидят. Он и этой мелочи не снес, приехал домой и хватил в себя.– Простите… Побили вы его, что ли?..– И того меньше, Настенька!– За вихор оттаскали?..– И того меньше.– Ну, за ухо?..– И того меньше! – уже рассмеялся Аракчеев.Настасья Федоровна сочла нужным улыбнуться тоже, но развела руками.– Я его обругал за все его злодейства на себя и на тебя, пообещался стереть с лица земли. И сотру! – вдруг глухо прибавил Аракчеев. – Но не это заставило его покуситься на самоубийство, а гордость его. Обидно ему показалось то, что я сделал…– А что собственно? Вы ведь не изволили сказать.– Я ему плюнул в лицо…– Так от этого? Полноте. Что вы! От этого? Да полноте. Это он врет… Кто же из-за этого будет себя убивать! Врет он…– Врать он не мог, Настасья Федоровна, – выговорил Аракчеев другим голосом. – Я его не видал и видеть не желаю. И никому он ни словом не обмолвился. Но я-то знаю, что этому гордецу и моего плевка было невмоготу перенести. В нем столько самовозвеличения, что будь оно правильно им понимаемо и чувствуемо, то на многие бы его большие дела, годные для государства, подвигнуло. Не сумели мы его воспитать, или же таков он уродился. Или уж прямо рассудить, просто – из холопской крови ничего не поделаешь! Был он хам родом, хамом и остался.Настасья Федоровна, смотревшая все время в лицо графу, опустила глаза при последних словах.– Обещались вы простить и не поминать про это, – вымолвила она чуть слышно.– Простить я простил, сама знаешь, Настенька, и не поминать обещался укором или упреком. Я теперь поминаю ради пояснения. Впрочем, мы это одни да Авдотья еще только и знаем… Я ему в Петербурге сызнова подтвердил, что он лжет и привередничает, что он наш сын. Да и поединок его в Петербурге так поняли, что он заступился за вашу честь и убил офицера, который его прославил подкидышем. Мы с вами, стало, одни знаем, что он мужицкой крови приемыш. Да не в упрек будь вам сказано, в лихой час разыграли вы все это представление. Не будь у нас этого мерзавца Мишки на плечах, жилось бы нам много спокойнее и счастливее. Ну, да вот скоро… подкидыша этого я…– Ну, вот вы и попрекнули, – перебила тихо Настасья Федоровна.– Ну, прости, последний раз! Да и не придется… Я с ним решил покончить. Вот это нас и успокоит.Настасья Федоровна хотела задать вопрос, но не решилась и только поглядела Аракчееву в лицо. Он догадался, что она спрашивает.– Каким образом покончу я с ним, желаете знать? А очень просто! Доложу государю, и государь снимет с него звание флигель-адъютанта. А там из офицерского звания переведу его в совсем иное. Вместо мундира наденет он у меня рясу и поступит в послушание в какой-нибудь дальний монастырь.Настасья Федоровна вытаращила глаза и молчала.– Удивительно кажет?– Да-с…– Почему же?– Этим мы от него не избавимся. Он и в монастыре будет соблазн всякий заводить.– Переведут в другой, третий… Есть и дальние монастыри, есть и такие, где только белые медведи водятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86