Похожу в рваных валенцах. Пусть ему стыдно. Не я опекун над ним, а он надо мной.
– Экой ты супротивный, весь в Ваньку, в отца…
Турка-сосед да пастух Копыто одобряли мое нежелание кланяться Михайле. Турка, тот даже наставлял:
– Держись, стой всю жизнь прямо, ни перед кем не падай и не ползай, запинают…
Так я и продолжал бегать в школу в старых, рваных, заплата на заплате валенках.
Из школы домой – четыре версты. Прибегу усталый, голодный. Отогреюсь, хлебну мурцовки – крошеный хлеб с водой, солью и луком, – покрещусь на икону, поблагодарю дядю и тетеньку, кривую Клавдю, и до зубрежки закона божьего одеваюсь и бреду в сеновал с пестерем за сеном для Воронка.
Носить сено лошади было моей небольшой ежедневной обязанностью. Я это делал охотно, так как очень любил Воронка за его мирный характер, за безответную выносливость и умные-умные глаза.
Однажды я пришел на сеновал, поставил пестерь, стал набирать небольшими охапками более съедобное, пахучее сено. И тут свершилось чудо: в сене оказались новенькие валеночки, черные, с овальным штемпелем на голенище. Оставив пестерь, я понесся с валенками в избу. Домашние удивились, стали гадать, кто бы это мог так сдобриться?
– Не Алеха ли Турка подкинул, он любит Костюху? – высказала свое предположение Клавдя.
– Нет, не он, – отверг Михайло ее догадку. У Турки ни гроша за душой. Это скорее всего Костюхин крестный Серегичев назло мне подкидку сделал.
Пастух Копыто пришел под вечер к Михайле на ночлег, рассудил ближе к правде:
– Серегичев жадюга, скорей задавится, нежели для сироты хоть на копейку разорится. Тут кто-то другой, Не иначе сам Иисус Христос сжалился над босоногим парнишкой. Носи, Костюха, свет не без добрых людей. Ясно, тебе эта подкидка…
Только спустя три года я узнал от Копыта, что валенки мне таким способом подарили те зимогоры, которые отворотили в церковном окне запрестольного, писаного на толстом стекле Христа и благополучно очистили приходскую кассу.
32. «ЧТО ТЫ СПИШЬ, МУЖИЧОК?»
ТРИ ОТДЕЛЕНИЯ учеников – младшие, средние и старшие помещались в одной большой комнате крестьянской избы в захолустной вологодской деревушке Бекетове. Потом духовенство расщедрилось и построило новую школу на пустоши Коровинской, Но и эта школа состояла из двух комнат: одна для учителя, другая для трех отделений. Так что во время уроков чем бы ни занимались младшие и средние, они могли слушать, и с удовольствием слушали, как бы попутно, уроки русского языка старших. Конечно, больше всего интересовали деревенских ребятишек стихи крестьянских, близких к народу по своему духу поэтов. Разумеется, на том уровне начального развития мы не ведали, что собою представляют Некрасов, Никитин, Кольцов, этого нам не было дано знать…
Помню, вероятно, десятки раз приходилось слышать и самому перечитывать незабываемые стихи Алексея Кольцова:
Что ты спишь, мужичок?
Ведь весна на дворе,
Ведь соседи твои
Работают давно…
В самом деле, почему спит мужичок? Пропился, изленился или овдовел и сам заболел? У наших деревенских и такие и сякие примеры есть. Но кольцовский мужичок оставался для нас, простачков, загадкой. Его не спросишь:
– Почему ты валяешься на печи, разве не видишь, что
…в полях сиротой
Хлеб не скошен стоит.
Разве забыл ты русскую поговорку: «как потопаешь, так и полопаешь»? Или не памятно тебе то время, когда ты ездил в добрую пору
Со двора и гумна
По дорожке большой,
По селам, городам,
По торговым людям?
И жалко такого мужичка, и обидно за него, и вместе с автором этого хрестоматийного стихотворения хочется во всю свою детскую силу крикнуть ему в уши:
Встань, проснись, подымись…
В школе мы заучивали наизусть: «Посмотрю пойду, полюбуюся, что послал господь за труды людям…», «Ворота тесовы растворилися, на конях, на санях гости въехали…» Очень знакомая нам картина деревенской пирушки и концовка стихотворения: «От ворот поворот виден по снегу» – яркой деталью дорисовывает пирушку.
Помню, вскоре после того, как началась в четырнадцатом году империалистическая война, в сытинском календаре-численнике появилось подражательное кольцовскому, пародийное стихотворение:
«…На своих, на двоих
Гости въехали.
Молодая жена чернобровая
Выходила вперед
С миной хмурою,
Обносила гостей
Политурою.
Гости пьют и ворчат
На Германию,
А в больнице уж ждут
Всю компанию…»
С школьной скамьи и до глубокой старости всегда любимы прочно вошедшие в память стихи Кольцова: «Песня пахаря», «Лес», «Хуторок», «Раздумье селянина» и многие другие, в том числе «Русские песни».
У нас на вологодском севере хватает своих русских народных песен и в записях фольклористов, и в бережливой памяти исполнителей. И тем не менее на деревенских свадьбах, на пивных-престольных праздниках (правда, за последнее время все реже и реже) приходится слышать, как среди великовозрастных гостей раздаются милые русскому сердцу песни Кольцова.
33. ВАНЬКА ГОГОЛЕК
К НАМ в Попиху приехал сельский староста Окатов собирать недоимки.
Кто мог, платил хотя бы часть, кто не мог, у того староста отбирал животину – телушку или корову, привязывал к телеге и угонял в волость на продажу.
У кого не было никакой живности и ни гроша денег, с того, как с голого, взять было нечего.
Староста не заглядывал в халупу к Пашке-бобылю, ибо тот был свободен от земли, от всяких сборов и поборов и всегда озабочен, как ему прожить завтрашний день – не умереть с голода. Свет не без добрых людей – подадут кусочек, и слава богу…
Не менее бедный мужик – Ванька Гоголек. Изба вот-вот рухнет, задавит. Двор уже развалился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65