Быстрый, неразделимо-слитный, как накат волны на галечный пляж. А потом несколько голосов почти одновременно выкрикнули:— Кто?— Имя! Назовите имя.— Не назову, — ответил я.— Почему? — выдохнул зал.— Потому, — ответил я, — что я хочу дать ему шанс… (Гул.) Да, я хочу дать ему шанс. Сейчас двадцать один ноль три. Ровно в полночь я назову имя… Если до этого времени похищенные вещи не будут возвращены, я назову имя. Ровно в полночь.Некоторое время за столом царила тишина. Затем зазвучали голоса:— Назовите сейчас!— Серегин, вы даете преступнику шанс избавиться от украденного."Правильно, — подумал я, — даю… или, во всяком случае, предлагаю это сделать.А уж как он поступит — одному Богу известно". Голоса звучали, я молчал. Я молчал до тех пор, пока не прозвучал главный вопрос — тот вопрос, которого я ждал.— Ну, допустим, Андрей, вы назовете имя… А чем вы подтвердите свои обвинения? — спросил какой-то бородач. Молодец! Умница! Я ждал, чтобы кто-то задал этот вопрос.— Хороший вопрос, коллеги, — ответил я. — Очень правильный вопрос. Итак, чем я подтвержу свои обвинения?… Украденными вещами, коллеги. Но при одном условии.— При каком? — спросил один голос.— Что за условие? — спросил другой.— Почему вы навязываете нам какие-то условия? — выкрикнул третий.— Я не навязываю, я предлагаю. А условие простое: мы должны разделить ответственность, — сказал я и обвел взглядом зал.На меня смотрели глаза: заинтересованные, насмешливые, удивленные, негодующие…Виктория смотрела с ироничной улыбкой, и я вдруг подумал: «А если сорвется? Если я не прав и — сорвется?»— Какую ответственность? — спросил бородач. — Объясните, Андрей.— Охотно. Я знаю, коллеги, где лежат похищенные вещи. Точно знаю, наверняка. Но — коли воришка не захочет сам их вернуть — нам придется провести обыск.Абсолютно незаконный обыск. Я, со своей стороны, гарантирую, что вещи окажутся именно там, где я скажу. Но нам, однако, придется проголосовать.Проголосовали единогласно. Вот так.
* * * Наш прощальный ужин продолжался.Ко мне парами, группами или поодиночке подходили коллеги и задавали вопросы: а кто же все-таки вор, Андрей?… Расскажите, как вы его вычислили?Но чаще всего говорили: зачем вы загодя предупредили злодея? Он сумеет спрятать награбленное!Я отвечал, что имя назову в полночь. Что обязательно расскажу, как мы его вычислили. Но — опять же — в полночь. Что же касается «предупреждения», то я надеюсь, что воришке хватит здравого смысла вернуть вещи, и тогда инцидент будет исчерпан…Кто — то со мной соглашался, кто-то нет.Вечер продолжался, горячительные напитки текли рекой, и о моем заявлении вспоминать стали реже. Вот тогда-то ко мне подошел Володя Соболин. Мы с ним выпили по рюмке, и Володя задал мне те же самые вопросы: кто? Как? Зачем я предупредил?Я напустил туману, обещая раскрыть суть дела чуть позже, а на последний вопрос ответил:— Это ловушка, Володя. Вор, конечно, захочет избавиться от краденого. Но сделает это ближе к полуночи, когда все будут основательно пьяны. А мы до полуночи ждать не будем. В двадцать три часа мы с Танненбаумом неожиданно и негласно произведем обыск. Просек?— Просек, — серьезно ответил Володя и стал набиваться в помощники.Я отказал. Я довольно язвительно и жестко ему отказал, и он пошел к Виктории… Честно сказать, мне было его очень жалко.
* * * Из сумки вывалился диктофон и запел голосом Соболина: «Жаркий взгляд… Как опасен твой тигриный взгляд…» Щелкал затвор фотоаппарата, и пыталась отгородиться от него рукой марсианская тигрица… или, вернее, марсианская гиена.На этом можно было бы поставить точку. Вполне можно было бы, но какая-то незаконченная у нас получается история, усеченная, оборванная… не хватает какого-то штришка, что ли?Мы попрощались с Танненбаумом в зале аэропорта. Нормально попрощались, по-дружески вполне.— Ну вы, ребята, не обижайтесь, — сказал Женя.— Брось ты, Женя, — ответил Повзло за всех. — Плюнь. Всякое бывает. Езжай себе домой со спокойной душой.— Нет, — сказал Женя, — я сейчас не домой. Я сейчас в парикмахерскую к Львовичу заеду.— Зачем вам, Женя, в парикмахерскую? — спросила Анька. — У вас с прической все в порядке.— Это только на голове порядок, — отозвался Танненбаум и провел ладонью по бритому черепу. — А вот кулаки сильно заросли.Он сжал и показал кулак, покрытый рыжеватыми волосками. Хороший у него кулак, вызывает уважение.— …кулаки сильно заросли. Заеду к Львовичу — побрею.И он весело засмеялся.И только Володя Соболин стоял молча.
* * * В самолете мы сидели с Лукошкиной рядом. Я молчал. Закрыл глаза и думал о том, что семинар получился какой-то суматошный. Да и Лукошкина оказалась девушкой стервозной. «Ну и Бог с ней, — решил я. — Будут деловые отношения: я — начальник, она — юрист. Третировать я ее не буду, но и спуску не дам…» Неожиданно я почувствовал, что Аня придвинулась ко мне. Я не стал открывать глаза. Она осторожно поцеловала меня в щеку и тихо спросила: «Ты на меня не сердишься?» И я тут же, совершенно не задумываясь, ответил: «Конечно, нет».

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13