По дорожке шли две монахини, ветер вздувал их одежды, словно обрезанные крылья. Они прошли мимо, не поднимая глаз, пригнув головы против ветра.
Я тоже могла бы уйти в монахини. Нужно только преодолеть отвращение к Богу. Пострижение избавит меня от неправедного пути. Хотя можно выбрать и прямо противоположный вариант и стать проституткой. Интересно, есть ли в Торки профессиональные проститутки? И как они выбрали свое ремесло?
Я стояла и перебирала в памяти все, что доставляло мне в жизни радость, пока я долгие месяцы работала в Бирмингеме, в Манчестере, в Баронете. Но ничего не помогало. Двигавшая мною сила вдруг иссякла. Жизнь моя вывернулась наизнанку, а душа словно раскололась надвое.
Я свернула в бар на углу и заказала бренди. Хотя заведение только открылось, народу было полно. У мужчины рядом со мной рот напоминал кузов самосвала, который опрокидывается, высыпая гравий. Од рассказывал о футбольном матче, который состоялся на прошлой неделе. Сосед его в это время пожирал меня глазами. Коротышка в клетчатой кепке рассматривал меня в упор с ног до головы. Понятно, о чем он думал, – не нужно быть дочерью Эди, чтобы догадаться.
Накурено было, как в опиумном притоне. Толстая черноволосая барменша терла мокрую стойку тряпкой. Стоило только улыбнуться тому, в клетчатой кепке только разок улыбнуться. Остальное он сделает сам. Чего ты боишься? думала я. Что у тебя появится ребенок и ты убьешь его, а потом будешь жить с этим всю жизнь? Будешь потеть в постели и убеждать себя, что ненавидишь секс, что это мерзость? Неужели к этому ты идешь?
Ну, а воровство разве не ложь? Почему я осуждаю маму строже, чем себя?
Я отвернулась от соседей и пошла со стаканом к столику, за которым в одиночестве сидела какая-то женщина. Ей было около сорока – потрепанная, с большими глазами, полными губами и большой уютной грудью. Пальто и платье напоминали те, что я носила лет пять назад, прежде чем начала понимать толк в одежде.
– Привет, дорогая, – сказала она пропитым голосом. – Жарко, правда?
Сев за столик, я поймала наши отражения в зеркале. Я видела её, а рядом девушку в коротком коричневом пальто, с завивкой, челкой, в желтой блузке. И вид был вполне обыкновенный. Ничего похожего на загнанное животное.
– Тебе нехорошо, дорогая? – спросила женщина. – Тут сильно накурено…
Перед ней стояли три пустых стакана и четвертый, до половины налитый крепким ирландским портером.
– Попробуй портера, дорогая, – предложила женщина. – Это что у тебя, бренди? От таких маленьких рюмок никакого проку.
– Да, – сказала я самой себе, а вовсе не ей. Это была первая рюмка бренди, которую я выпила после вечера в том, другом баре в Ибизе, когда все вокруг пировали, а мы с Марком спорили о любви. И вдруг из глаз моих брызнули слезы. Бог знает, почему, но хлынули потоком.
– Что случилось, дорогая? Поссорилась с приятелем?
Девушка в зеркале поискала платок, достала его и утерла лицо. Но поток слез иссяк не сразу.
– У меня тоже когда-то был дружок, – сказала женщина. – Давай-ка выпьем. И позволь мне угостить тебя портером. Эй, слушай, два портера сюда!
Она крикнула это официанту и навалилась грудью на край стола.
– Он был матросом, мой парень, этот единственный мой парень…
Марк не знал, кого взял в жены. И Роумэн не знал, с кем имеет дело. У них была надежда превратить меня в нормальную женщину. Ох, Марк, какую свинью я тебе подложила…
– Я говорю ему: Берт, у тебя доброе сердце, но этого мало. Тебе придется быть преданным. Потом я уже поняла, какое глупое слово сказала. Но я имела в виду…
Преданный… Кто кому был предан? Только Марк, пожалуй, и был предан мне, больше никто. Я выпила портер, который заказала моя соседка. Сказала я ей хоть слово? Не могла вспомнить. А если бы я ей все рассказала? Что бы она ответила? Сама она имела дело только с нормальными вещами, которые просто неудачно сложились. У меня же опыт исключительно ненормальный. Допустим, я начну свой рассказ так: «Я воровка, а мать моя шлюха…»
Через минуту я снова посмотрела в зеркало и с удивлением увидела, что девушка что-то рассказывает. А растрепанная баба напротив неё молчит. То есть она перестала говорить и теперь слушает, раскрыв рот. И вид у неё ошарашенный и беспокойный, как у человека, подобравшего с земли червяка и обнаружившего, что это гремучая змея.
Наверно, я ей все рассказала. А может быть, и нет – не знаю. Однако я наговорила достаточно, чтобы у неё зародилось сомнение, не из сумасшедшего ли дома я сбежала. И это, полагаю, было недалеко от истины.
Рассказывая, я смотрела в зеркало и думала: вот, полюбуйтесь, перед вами Марни Элмер, прежняя Марни Элмер. Недурна собой, и хотя прошла огонь и воду, в сущности, никому никогда не хотела причинить вреда. Но с того дня, как она появилась на свет, людям от неё доставались одни гадости. Лучше бы мать придушила её, как того малыша.
Рассказывая, я словно освобождалась от ужаса и шока, которые на меня навалились. По крайней мере, я свободна, непрестанно напоминала я себе, потому что с тех пор, как вышла замуж за Марка, я все время отчаянно желала освобождения.
– Ну, вот и все, пожалуй, – сказала я. – Ты хотела знать, что у меня случилось. Теперь знаешь. Спасибо за портер. Можно мне тоже тебя угостить?
Соседка изумленно таращилась на меня.
– Я не чокнутая, не думай, – продолжала я. – А если и да, то не очень. Все, что я тебе рассказала, правда. Забавно, что иногда случается с людьми!
Я заказала портер для неё и бренди для себя.
Мне вдруг необходимо стало выпить. Впервые я поняла, почему некоторые люди пьют. Им приходится заливать боль внутри, боль от того, что они живут на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82