– Посмотрим.Лука пристально на нее смотрел, наблюдая, как она мечтательно следит за движениями ребенка.– Нет, Ева, ужин не был похож на бедствие.Бедствие было слишком мягким словом. Больше подходило слово "безумие".Казалось безумным, что им приходилось расставаться в конце вечера и идти спать в разные спальни.Или безумием ему казалось ворочаться и крутиться на кровати, думая о том, как беременность преобразила женщину, сделала ее еще красивее, чем раньше.Она стала спелым сочным персиком. Он хотел лежать рядом с ней. Нет, не для того вовсе, чтобы заняться любовью. Внутренний голос говорил ему, что противопоказано заниматься сексом с беременной женщиной. Но он просто хотел прижать ее к себе. Обнимать ее руками и гладить ее шелковые блестящие волосы. Страстно проводить пальцами по ее большому животу.– И твоя, и моя свобода будет ограничена ребенком.– В будущем – несомненно. Зато ближайшие несколько недель – время свободы, – спокойно заметила она.– Да, ты права. Самое время заняться делами! Только вот чем? Может, на время стать туристами?– О, это я с радостью, – сказала Ева.Может, им и вправду стоит больше времени проводить вне дома. Одному Богу известно, как трудно быть все время рядом с ним и в то же время держать его на расстоянии. Испытывая при этом непреодолимое желание, чтобы он прикоснулся, поцеловал ее или дал хоть какой–то намек на то, считает ли он ее сексуально привлекательной.Он показал ей Рим со всех сторон. Отвез во все потайные места его детства: темные лазейки, солнечные уголки.– Не очень–то мы похожи на стандартных зевак–туристов, разве не так? – спросила она, когда они медленно прогуливались по укромному саду, где царил аромат роз. – Ни один турист не найдет такой запрятанный уголок.– Да, но это настоящий Рим. Для римлян.Ева почувствовала внезапную острую боль. Их ребенок вырастет, узнает все тайны Рима, как коренной житель, а она никогда им не станет.– Ева, – мягко сказал он, – что с тобой?О, я боюсь того, что может преподнести будущее, хотела она сказать ему. Но не сказала. Она должна была учиться справляться со своими страхами и не перекладывать их на Луку.– Ничего, – так же нежно ответила она.Они ужинала с Патрицио, старым другом Луки, и его женой Ливви, которая сразу повела себя так, чтобы Ева почувствовала себя как дома. У Ливви был ребенок, только начинающий ходить. Ева обрадовалась, что у друзей Луки тоже есть дети.Постепенно она начинала чувствовать себя все более спокойно.Но одним звездным вечером, когда они шли домой из кофейни, Ева неожиданно остановилась от ужасного спазма в животе.– Ай!Лука взял ее за руку.– Что такое?Она увидела, как побледнело его лицо, и покачала головой.– Ничего страшного. Наверное, пирожное… Ой, Лука… Лука, мне больно!– Madre de Dio! Матерь Божья (ит.).

– воскликнул он с итальянским темпераментом и внимательно посмотрел на Еву. – Я же говорил, надо было ехать на такси!Он поднял руку. Тут же подъехало такси, словно ожидало его сигнала.Ева до сих пор почти ничего не понимала по-итальянски, но даже она поняла слово "ospedale". Больница (ит.).

– Лука, я не поеду в больницу!– Si, сага, – возразил он, – поедешь!Она смотрела на него пристальным взглядом.– Поехали!– Нет, – упрямо сказала она. – Ребенок должен родиться только через две недели. Я хочу домой!Его ярость была смягчена тем, как она произнесла слово "домой".– Хорошо, – согласился он. – Мы едем домой. Но нас навестит врач, и он решит, что делать. – Он увидел, как она уже открыла рот, чтобы что–то возразить. – Он решит, что делать, Ева, – сказал он голосом, не оставляющим шанса для дальнейшей дискуссии.– Это будет пустой тратой его времени.Но Ева ошибалась, а Лука и врач оказались правы.Это не было ложным сигналом. Ребенок очень скоро должен был родиться.Все случилось быстро и сопровождалось резкими приступами боли, которые становились невыносимыми.– Дайте мне обезболивающую таблетку! – задыхаясь, просила она, когда ее катили в родильную палату.Но было уже слишком поздно для обезболивающего лекарства, а также для всего остального. У нее начались роды, и акушерка громко говорила ей что–то на незнакомом языке.– Spinga, signora! Spinga, ora! Тужьтесь, синьора, тужьтесь, умоляю вас! (ит.).

– Лука! Мне так страшно! Что она говорит?– Она говорит, чтобы ты тужилась, сага. Ты не должна бояться. Доверяй мне, я здесь, с тобой.– А! А–а!Она крепко сжала его руки, впиваясь в него ногтями, но он этого почти не заметил.– Ты молодец, – подбадривал он. – Просто умница.Он что–то резко сказал акушерке на итальянском, и она тут же заговорила на ломаном английском:– Сделайте еще одно усилие, signora. Еще разок. Глубоко вдохните.– Давай, сага! – мягко уговаривал ее Лука, заметив, как меняется ее лицо. – Давай!Ева отдернула руку, откинула назад голову, издала еще один неистовый крик, и Лука увидел, как на свет появляется ребенок.– Вот ваш малыш, – сказала акушерка и ловко взяла младенца.Он смотрел в изумлении. Маленькая влажная черная головка и продолговатое, испачканное тельце.Земля остановилась у него под ногами, пока акушерка суетилась, обрезая пуповину и вытирая слизь с носика ребенка.Ева полусидела на кровати, вспотевшие волосы спадали ей на лицо. Она внимательно наблюдала за действиями акушерки.Какое–то время стояла тишина, пока малыш громко и горестно не закричал. У Евы полились слезы облегчения. Акушерка победоносно держала на руках младенца.– У вас родился сын, синьор и синьора! – с этими словами она запеленала его в одеяло и положила Еве на грудь.Лука отвернулся, чувствуя непривычный комок в горле, но сейчас Еве, как никогда, нужна была его поддержка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45