Значица, что Маруська Коза, мол, к себе мужука перетянула, никак опять деньги трясти начнет, а мы с тобой, дескать, дуры, опять заработок упустили. Это она меня дурой-то.
— Подождите, а вы не Малаиха разве? — сообразила Гутя.
— Нет же, вот она, Малаиха. Так я и говорю… Женщина махнула рукой куда-то в угол. Там в кресле тихо сидела еще одна гостья, в светленьком платке и серой самовязаной кофте.
— Простите, нам бы хотелось сначала с Малаихой, — проговорила Гутя.
— Да куды она денется! Так и вот, а я, значица, тесто забросила…
— Нет, вы уж простите, но нам все же Малаиху надо, — артачилась Гутя.
— Так я вам за ее сама все обскажу, она у нас немтырь немтырем! — упиралась говорунья.
— Как это немтырь?! Немая?
— Да не, она просто говорить не любит. Так вот, значица, и слушайте…
— Светлана! — поднялась Гутя. — Если вам нетрудно, организуйте женщинам экскурсию по даче, с дальнейшим вашим нежным прощанием.
Светлана закивала головой, и стайка дам в платках потянулась к выходу.
— А вас, гражданка Малаиха, я попрошу задержаться, — бросалась казенными фразами Аллочка.
Малаиха, молчаливая худенькая женщина, вжалась в кресло и судорожно вцепилась руками в подлокотники.
— Расскажите, как вы обнаружили потерпевшего.
— Так ить как… Глаза ж есть, чего не обнаружить, — как могла объяснила женщина и снова замолчала, уткнувшись взглядом в пол.
Аллочка вышагивала по комнате, закинув руки за спину. Время от времени она неожиданно поворачивалась, подскакивала к допрашиваемой и делала страшные глаза. По ее мнению, такой метод допроса не оставлял свидетелям шансов для вранья. Однако Малаиха от такого новшества только припадочно дергала руками и ногами, сутулилась и все медленнее ворочала языком.
— Где это произошло, когда, при каких обстоятельствах? — наседала Аллочка.
— Да каки там обстоятельства — нашла, да и все, — шелестела свидетельница, проклиная все на свете.
— Нет, ну так невозможно. Вы как-нибудь отвечайте, это же важно! — теряла терпение Аллочка.
Она подлетела к столу, налила новую чашку кофе и сурово пододвинула Малаихе. Та от такого внимания и вовсе съежилась, а чашечку осторожно подтолкнула обратно — кофе она отродясь не брала в рот, а напористость горожан ее пугала все сильнее.
— А можно, я лучше корову пойду доить, а? — попросилась вдруг опрашиваемая. — А еще у меня через полчаса Фельшера кормить надо.
— Нет, ты слышала, Аллочка?! У них в деревне, оказывается, фельдшер имеется! А больного Рожкина определили к какой-то бабусе! — всплеснула руками Гутя, схватила чашечку и опрокинула в себя.
— Не, у меня страуса Фелыиером зовут, — вдруг разулыбалась женщина. — Он ить как есть захочет, так тебя достанет, что будь ты ужо мертвый весь, а все одно — подскочишь и ему жрачки дашь. Вот муж его Фельшером и прозвал.
— Понятно. Страусами, значит, увлекаетесь… — посерьезнела Аллочка.
Она хотела еще добавить, что народ пошел несознательный, вот страусов лелеют, а несчастного мужчину… Но Малаиха вдруг заговорила:
— Ежели б не страус, вашего-то больного и сейчас бы не обнаружили!
Как только речь пошла о любимой птице, у женщины самым волшебным образом развязался язык. Из ее рассказа стало ясно, что это заморское чудо привез из города сын. Страус, как сказал сынок, очень выгодная птица, и если он будет себя хорошо вести, то к осени ему раздобудут подружку. Малаиха, Анна Артемьевна Малаева со своим мужем Егором не слишком понимали, чем уж так хорош страус и какая от него невообразимая польза, однако птицу берегли, ухаживали за ней, а муж и вовсе — полюбил его пуще цепного пса Рявки. Каждый вечер после дойки Егор выгонял жену прогуливать диковинную птицу на луга.
— Ты баба темная, не ведаешь, чего ему надо. Загнется на фиг, а мне потом горе такое! Сходи, прогуляй птенчика, пусть он сам себе травку выберет.
Анна Артемьевна не больно любила такие вечерние променады. Куда приятнее было бы ей плюхнуться в перинки, да и забыться, тем более что у птички оказался серьезный характер — ходить на веревке он не желал, а добровольно рядом с хозяйкой гулять категорически отказывался. Стоило снять с его шеи веревку, как он пускался в бега. А уж как страусы бегают, Анна узнала не понаслышке.
— Не буду с этим Фельшером гулять! Хошь — сам его выводи! — заявила однажды супруга Егору. — Вон, бери на веревку и шагай.
— Ага! Это чтоб вся деревня утром веселилась, как я с петухом заморским гуляю! Иди, говорю!
Так у супругов впервые назрел скандал. Потом, правда, страсти поутихли. В конце концов Фельдшер если и убегал, наутро обязательно возвращался.
— Слышь-ка, Ань, негоже больше нашу птицу одну выпускать, — заявил как-то Егор, задумчиво пережевывая картошку. — Тут городских понаехало — сопрут, я их знаю.
— И чего? — не поняла супруга.
— Надо тебе опять его на лужок… того, вывести.
— Вон твой Фельшер, вон лужок, гуляй, не держу. Хошь, под ручку его води, хошь, за шею тягай, а больше с им не пойду, — рассердилась Анна, бросила полотенце и удалилась в комнату.
— Будешь, — будешь, — усмехнулся в усы Егор. В тот же вечер калитка загона, где обитала дивная птица, загадочным образом оказалась открытой. Фельдшер не заставил себя уговаривать — вздернул повыше шею и унесся на вольные луга, растопырив крылья.
— Ань!! Ты, што ль, калитку не закрыла?!! — ворвался в избу грозный Егор. — Беги теперь, кричи его!!
И Анна побежала — спорить с Егорушкой себе дороже.
Вот так и получалось, что раза три в неделю калитка непонятным образом всегда оказывалась открытой, а Анна носилась по окрестным лугам и лесам и голосила во все горло:
— Тега-тега-тега!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12