– Я бы хотел податься в Бирмингем, когда закончится сезон, – ответил он.
Больше всего на свете я боялась двух вещей – что мама может умереть от рака и что Хикки может уйти от нас. В нашей деревушке уже четверо женщин умерли от рака. Бэйба говорила, это связано с тем, что у них было мало детей. По её словам, у всех монахинь бывает рак. Только сейчас я вспомнила о моей стипендии и рассказала Хикки. Он обрадовался.
– Ого, да ты теперь выйдешь в люди, – сказал он. Рыжая корова подняла хвост и начала орошать траву.
– Никто не хочет лимонаду? – спросил он, и мы бросились бежать.
Он шлёпнул корову по крупу, и она лениво двинулась. Передние коровы двинулись тоже, а за ними последовал Хикки, снова что-то насвистывая. Стоял очень тихий вечер.
Глава четвертая
Как только мы вошли в прихожую, Бэйба тут же позвала свою маму:
– Марта, Марта!
Прихожая была выложена паркетом и пахла мастикой. Мы поднялись по крытой дорожкой лестнице. Дверь медленно открылась, и Марта высунула голову.
– Шшш, – сказала она и поманила нас рукой. Мы вошли в спальню, и она тихо закрыла за нами дверь.
– Привет, горе моё, – приветствовал Бэйбу Диклэн. Это был её младший брат. Он сражался с куриной ножкой.
В центре большой постели стояла тарелка с жареной курицей. Курица была явно пережарена, потому что мясо её разваливалось.
– Сними куртку, – предложила мне Марта. Похоже было, что она поджидала меня. Должно быть, ей сказала моя мама. Марта выглядела бледной, но это был её обычный вид. У неё было бледное лицо мадонны, веки её глаз всегда были опущены, а за ними скрывались большие и тёмные глаза. Их цвет нельзя было разглядеть, но они напоминали анютины глазки. Бархатистые. Она носила красные бархатные туфли с маленькими серебряными пряжками сверху, а в её комнате стоял всегда аромат духов и вина. Она пила красное вино.
– Где наш отец? – спросила Бэйба.
– Я не знаю, – покачала головой Марта.
Её тёмные волосы, обычно собранные высоко на затылке, сейчас тяжёлой волной лежали у неё на спине и слегка завивались.
– Кто притащил сюда эту курицу? – спросила Бэйба.
– А как ты думаешь? – спросил Диклэн, бросая в неё куриной косточкой.
Марта протянула мне куриное крылышко. Я обмакнула его в солонку и принялась есть. Вкус был отличный.
– Твоей мамы несколько дней не будет дома, – сказала она мне, и я снова почувствовала комок в горле. Мне становится плохо, когда меня жалеют. Хотя Марта не относилась ко мне по-матерински. Для этого она была слишком красивой и холодной.
Марта была той женщиной, каких в наших местах называют прожигательницей жизни. Большую часть вечеров она проводила в баре гостиницы «Серая гончая», одетая в обтягивающий черный костюм, под которым был только бюстгальтер, с шифоновым шарфом, повязанным на шее. Приезжие и коммивояжеры были от неё без ума. Бледное лицо, наманикюренные ногти, иссиня-чёрная копна волос, выражение мадонны на лице – такая женщина, сидящая на высоком стуле у барной стойки, по их мнению, была загадочно-печальной. Но Марта не была печальной, она только старательно изображала печаль. От жизни она хотела и получала только две вещи – выпивку и восхищение окружающих.
– Там в буфете есть бисквиты с вином и взбитыми сливками. Молли положила их туда, – сказала она Бэйбе.
Молли была их шестнадцатилетней горничной, которая жила на небольшой ферме неподалеку от городка. Начав работать у Бреннанов, она всю первую неделю носила дома, не снимая, высокие сапоги, а когда Марта упрекнула её за это, сказала, что у неё нет никакой другой обуви. Марта часто лупила Молли и запирала её в спальне, когда Молли просила позволения пойти на танцы в городской клуб. Молли ещё рассказывала портному, что «они», имея в виду Бреннанов, каждый день едят большие бифштексы, а её кормят колбасой с картофельным пюре. Но это могли быть только сплетни. Марта не была скупой. Она тратила свои деньги со вкусом и достоинством, но, как и все алкоголики, не любила тратить их на что-нибудь, кроме выпивки.
Бэйба появилась с блюдом из огнеупорного стекла, наполовину полным бисквитов, и поставила его на постель вместе с тарелочками и десертными ложками. Её мать стала их раскладывать. Розовые бисквиты вместе с ломтиками персиков, вишнёвым желе, кружочками бананов напомнили мне те дни, когда у нас дома тоже водились такие вещи. Я вспомнила, как мама раскладывала нам их по тарелкам, моему отцу, мне и Хикки, а для себя оставляла ложечку на самом дне большого блюда. У меня перед глазами встало её нахмуренное лицо, когда я капризничала и не хотела есть; тогда отец кричал на меня, чтобы я прекратила, а Хикки только посмеивался и повторял:
– Нам больше останется.
Я вспоминала всё это, когда услышала слова Бэйбы:
– Да она не ест бисквиты.
Она имела в виду меня. Её мама разложила мою порцию на их три тарелки, и при виде того, как они аппетитно уплетают лакомство, у меня потекли слюнки.
– Марта, слышишь, Марта, кем я буду, когда вырасту? – допытывался у матери Диклэн.
Он закурил сигарету и теперь учился затягиваться.
– Не ломай над этим голову, будешь, кем тебе захочется. Может быть, актёром, иногда это бывает здорово, – ответила Марта, глядя в зеркало и выдавливая прыщик на щеке.
– Мама, а ты была знаменита? – спросила Бэйба у отражения в зеркале.
Лицо в зеркале приподняло в раздумье бровь и вздохнуло, припоминая. Марта когда-то была танцовщицей балета. Но потом, когда она вышла замуж, ей пришлось отказаться от карьеры. По крайней мере так она говорила.
– А почему ты бросила карьеру? – спросила Бэйба, прекрасно зная ответ.
– Я была слишком высокой для актрисы, – сказала Марта, проходясь в танце на носках от зеркала через комнату и играя в воздухе красной горжеткой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67