Он рассказывал нам очень много разных историй, что мы слушали их длинными вечерами, как зачарованные, глядя на горящий в камине торф. Он умел танцевать джигу и рил и отлично играл на аккордеоне.
– Ты знаешь, кто такой Билли Туохи? – внезапно спросила Бэйба, словно желая напугать меня.
– Кузнец, – ответила я.
– Боже, какая же ты простушка. А кто ещё?
– Ну кто?
– Билли Туохи – известный летун.
– Он что, бросает девчонок?
– Нет. Разводит пчёл, – сказала она и вздохнула. Я была для неё просто несмышлёнышем.
Мы подошли к калитке её дома, и она забежала в дом, чтобы оставить там свой ранец. Я не стала ждать, когда она выйдет; не пожелала я и зайти к ней в дом. Дикие пчёлы, слепившие гнездо на каменной стене, издавали сонный монотонный звук, а фруктовые деревья в саду дома парикмахера роняли на землю последние лепестки. Ствол каждой яблони был окружен по земле кольцом из розовых и белых лепестков, и детишки бегали по ним, давя их своими босыми пятками. Двое самых младших выглядывали из-за стены, здороваясь со всеми проходящими мимо. Они уплетали за обе щеки ломти хлеба с маслом и вареньем.
– Чем завтракают дети парикмахера? – спросила Бэйба, догоняя меня. У парикмахера было так много детей, что никому не удавалось запомнить их имена, так что их все звали «дети парикмахера».
– Пьют чай с хлебом, наверное.
– Нет, суп из волос, простушка. А на обед?
– Тоже суп из волос. – Меня разбирала обида.
– Нет. Тушёные волосы.
Она сорвала пучок травы с обочины дороги, тщательно пожевала несколько травинок и сплюнула. Она явно скучала в моём обществе, и я не понимала, зачем она догнала меня.
Когда мы подошли к нашей калитке, я вбежала во двор первой и чуть не споткнулась о Хикки. Он сидел прямо на земле, прислонясь спиной к стволу ильма и крепко спал.
Я вбежала во двор и стала трясти его.
– Хикки, Хикки!
Он заморгал, потом открыл свои серые глаза и посмотрел на меня непонимающим взглядом. Он не мог выйти из глубокого сна.
– Что случилось? И где мама? Она дома? – вопросы градом сыпались из меня.
– Ради Бога, успокойся, – сказал он и снова протянул руку и погладил меня по щеке.
– Где мама? – снова спросила я его.
– Она отправилась в Тинтрим, – ответил он. Тинтрим был домом её родителей. Там жили сейчас её отец и её незамужняя сестра. Это был небольшой белёный домик, обвитый плющом, и располагался он на скалистом островке посреди озера Шеннон. От берега до него было мили три. На островке жил ещё один фермер, и обе семьи пользовались одной лодкой. По пятницам они приезжали в наш городок за письмами и за пенсией дедушки; и, разумеется, они по воскресеньям бывали в церкви на службе. После службы они покупали газеты и выпивали по чашке чая, которым их угощала владелица писчебумажного магазинчика, пока дедушка заходил пропустить кружку крепкого портера. Ему уже было много лет, и после этого на его бороде всегда блестели капельки пролитого пива. Не мог он из-за возраста и грести, но его сосед, Том О'Брайен, был ещё молодым и дружелюбным человеком. Грёб Том, а дедушка в это время вспоминал былые дни, когда Шеннон замерзал месяца на три в году, а ещё он любил рассказывать историю про молодого человека, который скрывался у него на сеновале во время заварухи между Блэками и Танами. Эти истории постоянно повторялись но Том О'Брайен и его семейство внимательно слушали дедушку, словно они не знали все эти истории наизусть. Миссис О'Брайен и моя тётя Молли всегда во время этих поездок с трудом справлялись со своими шляпами, потому что даже в ясный летний день на воде было ветрено, а иногда налетал порыв ветра и случайная волна перехлёстывала через борт лодки. Лодка была довольно древней и выкрашена зелёной краской.
Итак, мама отправилась к ним, хотя она не любила таких поездок. Она всегда говорила, что разросшийся плющ закрывает свет в кухню, что она не может спать в этом доме, так как ей мешает шум прибоя. На самом деле она просто боялась воды. Сегодня была суббота, и она вполне могла встретить Тома О'Брайена в деревеньке Тинтрим. Я задала себе вопрос, почему она вообще ушла. На неё это было совершенно не похоже. До этого дня она никогда не оставляла меня одну. Я подумала, что она, возможно, захотела выяснить у дедушки, не можем ли мы с ней пожить у них. Я бы ничего не имела против этого. Тётя Молли любила меня и читала мне вслух на ночь романы про любовь. У них был и старенький радиоприёмник, который можно было слушать, только надев наушники; а ещё у них жили собаки, которые всегда крутились под ногами. Летом у них было просто здорово. Рядом с домом росли делянки пшеницы, а у воды – буйные заросли кустарника. У самой воды располагался песчаный пляжик, на котором я и тётя Молли любили сидеть и читать романы про любовь, а мой дедушка никогда не напивался. Я думала обо всём этом, боясь задать Хикки следующий вопрос, но в конце концов отважилась и спросила:
– А он вернулся домой?
– Вернулся, чтобы сменить рубашку, – с сарказмом ответил Хикки.
– Он бил её?
– А когда он не бьёт каждого, Кто ему подвернётся под руку, если он напился? Если не её, то меня, а если не Нас, то собаку.
Как раз в этот момент в калитку вошла Бэйба, доедая банан.
– Могла бы и подождать меня, – сказала она, бросив на меня грозный взгляд.
– Привет, Ширли Темпль, – приветствовал её Хикки, и снова повернулся ко мне: – Твоя мама сказала, чтобы ты пошла домой к Бэйбе.
– Нет, Хикки, я останусь у себя дома. Ты же не будешь против.
Он отрицательно покачал головой. Итак, он не хотел быть здесь со мной. Он не любил меня. Он не мог принести жертву и остаться здесь на ночь. Он не мог жить без своего портера и без сальной физиономии Мэйзи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67