Ничего себе хорошее место! Как будто он так уж много о нём знал. Как он мог решить, что это хорошее место, лишь бросив взгляд из окна?
– Как насчёт того, чтобы выпить, Боб? – спросил он, и Марта, дремавшая на заднем сиденье, тут же оживилась и сказала:
– Да, давайте побалуем девочек лимонадом.
Мы остановились на главной улице и зашли в гостиницу. Мои ноги затекли и не сгибались. Пол в вестибюле был закрыт красным турецким ковром, на ведущей вверх лестнице тоже была дорожка. Справа находился ресторан со множеством небольших столов, закрытых белыми скатертями. На каждом столе стояли две бутылочки кетчупа. Красная и коричневая. Мы вошли в помещение с табличкой «Комната отдыха».
– Ну что, Боб, мы закажем? – спросил мой отец.
Я внутренне напряглась, испугавшись, что он возьмёт себе что-нибудь крепкое.
– Мне виски, – сказал мистер Бреннан, снимая очки. На очках виднелись капельки дождя, и он стал вытирать их чистым белым носовым платком.
– А вам, мэм? – спросил мой отец у Марты.
Она не выносила, когда к ней обращались «мэм», потому что ей казалось, что это её старит.
– Джин, – ответила она шёпотом.
Она надеялась, что её муж не услышит; но я заметила, как он улыбнулся, встав, чтобы рассмотреть выцветшую картину на стене, изображавшую сцену охоты.
– Выпью-ка я лимонаду, – вздохнув, произнёс отец. Он взглянул на меня. Ему хотелось, чтобы я оценила его поступок и хотя бы взглядом отметила, какой он сильный и хороший человек. Но я смотрела в другую сторону, занятая моими собственными проблемами. У меня из головы не выходили руки мистера Джентльмена, лежащие на руле, и его взгляд, брошенный на меня, когда мы притормозили, чтобы пропустить коров через дорогу.
Бэйба взяла грейпфрутовый сок. Чтобы продемонстрировать своё отличие от нас, обиженно решила я. Мы даже не присели за столик, потому что спешили. В монастыре мы должны были появиться до семи часов, В большом камине красного кирпича горели куски торфа, мне было уютно и совсем не хотелось уходить. Но мой отец расплатился, и мы поднялись.
Монастырь размещался в сером каменном здании, смотрящем на погрязший в грехах город сотнями своих маленьких окон, не закрытых занавесками. От города его отделяла живая изгородь с высокими воротами, увитыми зеленью, которые вели в тёмную кипарисовую аллею. Мой отец вышел из автомобиля и изо всех сил хлопнул дверцей. Мистера Бреннана передёрнуло от отвращения, а мне стало стыдно, что он так плохо воспитан.
Мы остановились под кронами деревьев и вышли из машины. Сделав несколько шагов по ведущей вниз каменной лестнице, мы пересекли мощённый камнем двор по направлению к приоткрытой двери. Когда мы приближались к двери, из неё вышла монахиня, чтобы встретить нас. На ней было чёрное монашеское одеяние и чёрный плат поверх головы. Открыто было только лицо, которое обрамляло белое покрывало, полностью скрывавшее лоб, уши и шею. Это покрывало спускалось даже к бровям, но их всё-таки можно было видеть. Брови были тёмными и сросшимися над переносицей. Её лицо сияло.
Мой отец снял шляпу и назвал наши фамилии. За ним подошёл с чемоданами мистер Бреннан.
– Добро пожаловать, – обратилась к нам с Бэйбой монахиня. Её рука оказалась холодной.
– Ну что ж, Бэйба, постарайся вести себя прилично, – неуверенным тоном произнёс мистер Бреннан.
Марта поцеловала меня и сунула пару монет мне в ладонь. Я произнесла было: «О, нет», но мои пальцы сами собой признательно сомкнулись вокруг них. Обидевшись, что мой отец не додумался до такого же, я всё же поцеловала его, на секунду присела в реверансе перед мистером Бреннаном и попыталась поблагодарить его, но была чересчур смущена.
Всё время, пока мы прощались, монахиня, улыбаясь, смотрела на нас. С самого утра она была свидетельницей многих таких сцен.
– Я их устрою, – сказала она.
Её голос был хотя и не сух, но довольно строг, так что когда она сказала: «Я их устрою», это прозвучало как: «Им придётся устраиваться здесь».
Наши родители ушли. Я представила себе, как они возвращаются в тёплый отель, наслаждаются чаем и жареным мясным ассорти, и даже ощутила на губах острый перечный вкус йоркширского соуса.
– Ну, а теперь, – произнесла монахиня, доставая из кармана серебряные мужские часы, – Прежде всего ваш чай. Следуйте за мной.
И мы пошли за ней по длинному коридору. Пол коридора был выложен красной керамической плиткой, а стены до половины высоты – сияющим белым кафелем. На каждом подоконнике, тоже выложенном плиткой, росла в судочках клещевина, в конце коридора стояли несколько дубовых шкафчиков. Всё это напоминало больницу, только в воздухе пахло восковой мастикой для пола, а не дезинфекцией. Все было тщательно вычищено и выскоблено. Если бы здесь появилась грязь, подумала я, ей можно было бы только посочувствовать.
Мы повесили наши куртки в гардеробе, и монахиня помогла нам найти наши шкафчики, на которых уже были написаны наши фамилии и где мы должны были хранить головные уборы, перчатки, обувь, сапожные щётки, молитвенники и тому подобные мелочи. Шкафчики напоминали пчелиные соты и далеко не все из них были заполнены.
Потом мы прошли за ней через ещё один мощенный камнем двор в трапезную. Она шагала очень быстро, и её большие чёрные чётки раскачивались при ходьбе. Мы вошли в большое помещение с высоким сводчатым потолком и расположенными вдоль помещения длинными деревянными столами. По обе стороны столов тянулись деревянные скамьи.
Взрослые воспитанницы, или «большие девочки», сидели за одним из столов и оживлённо разговаривали. Они болтали о только что закончившихся каникулах и о том, как они провели это время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67