И месяц не было.
Люська передохнула.
— Появился на недельку. Легчает, легчает — урчал ночью. Через десять лет, спутав с кем-то, влез Лизку с Колькой сделать. Волосы до утра мне гладил и разными именами называл, забыл наверное спросонья… Я потом уж плюнула и с детьми к матери в Москву вернулась. Он и здесь нашел; и опять за старое: уйдет, придет. С последнего разу давно не видела…
— Что ж, мужней женой так и не стала? — не выдержала соседка.
— Ни женой, ни сиделкой. Никем.
— Поди заросло начисто?
— Есть такой грех.
— Как знать, как знать, может и не грех.
…………………………………………………………………..
— Довольно, — Люся утерла слезы, — важно только… сейчас.
В комнате нестерпимо холодно. Задувает.
Куда бы ни торкнулась, ухом ли к ледяным стенам, под одеяло ли кусать ногти, одна мысль терзает: а что, как и на этот раз ничего не выйдет, если и сейчас мимо?
Люсю трясло и колотун бил, — Капитан и она. Содержанка, возлюбленная мучителя своего! Вот любовь, так любовь! Она представила: капитан сдерет кожу, волосы, сдавит все внутренности — иначе, что за объятия?! У него много рук; чтоб без пользы не мельтешить — в карманах держит. Ни один мужик на свете не может так зло уродливо и жестоко любить. От такой любви родить, я ведь могу еще, могу.
И опять листала прошлую жизнь. Врешь! — припомнила слова корабельного доктора — не та шхуна?! Для тебя любая — не та, поэтому не выдержал и сбежал, для меня — в самый раз.
В голове мутилось. Только на море, рожденная из пены и ярости, бешенства и абсолютной безнадеги, властвует любовь. Гордое солнце ныряет на дно и проявляется снова, когда не ждешь, когда легкие пусты и смерть неминуема; с кем совокупляется солнце? С холодной подводной луной! Их дитя — любовь, их обоюдная ненависть — любовь, дикие битвы и убийства — любовь. А ну все к черту!
Горло высохло от зависти. Заиндевели от мороза ресницы, и едва сгибались пальцы. Люсе вдруг послышалась смерть.
— Вот тебе раз! Хочу ребенка, ребенка, — выдохнула чуть чуть…
В лунном, седом свете рассеялось, покрылось инеем черное…
— Где черное? Почему светло, и я вдруг умираю?
— Авось, не надолго умрешь, — капитан подхватил Люсю и понес по шатким мосткам на берег. Люся онемела от счастья и легким свои телом все норовила ему понравиться.
Примостив Люсю у самой воды, капитан, замер, словно ожидал сигнала с другого конца моря. Высоко над головой белый купол неба, усыпанный угасающими звездами. Пропитанные солью скалы расплющили шхуну; изуродованная безжизненная, с поникшими парусами, легла на бок. Чудесные мелодичные звуки — берегом — тронули Люсю, и она опять заплакала. Потянулась зачерпнуть воды, умыть лицо, но рука встретила застывшую стеклянную лаву.
— Стеклянное море! — встревожилась она и попыталась подняться, но не было сил.
— Не волнуйся попусту, отлив закончился. Набери воздуха и не дыши. Ты мертва, — капитан тронул Люсю ногой. Ее продрогшее остывающее тело едва дернулось. Стальная мгла спеленала, пошевелила волосы, прикрыла веки, скрючила ноги.
— Белая невеста, черт возьми! — ругнулся на мертвое тело, — Синее. Думала, синее щиплет и ест тебя. Синее, черное — одна судьба, один цвет! Четырнадцать раз я войду в тебя и растерзаю на четырнадцать кусков… Довольно ли? Я уложу куски на острове особым образом, в виде Млечного пути. Ты пробудишься от смертельного сна, встряхнешься и пойдешь!
Он присел рядом, потрогал пульс, не нашел и закурил. Густой едкий дым из трубки свился в тонкую стрелу, поплыл на север.
Ангелина Васильевна торопилась. Кровь, жилы, нутро верещали: времени в обрез.
— Если эта мумия оживет до моего прибытия, цвести раю без меня! Настоящее несчастье! Может, эта дура в кого-то из мертвых втюрится? Не капитан бы — не миновать этого.
Похабные картинки взбаламутили сердце.
— Люська неумеха, ей что живой, что мертвый, все одно, лишь бы себя растерзать. Вот ведь как: вынь да положь себя, подкопченую слегка или прокисшую… откуда че берется? Сейчас кого встретит, тут и влюбится: без глаз, языка, рук, ног; а надо, так сама язык вырвет, лишь бы со злости ее умудохали, заплевали дальше некуда — вот здесь она непременно полюбит. А бьется у кого сердце или камнем торчит — не слышит, все равно, только бы проползти под каждым каблуком; как она это зовет — Богу угодить! Ну и пусть бы, так нет, капитана теперь подай!
Колеса скользили и прокручивались. Ангелина Васильевна сердито тыкала палкой по обе стороны, как веслом…
Невзрачная, но ласковая Люська потерялась. Четырнадцать р-раз! — замирала душа, но тело… Капитан коверкал ее тело, после каждого оргазма отрывая по внушительному куску. И позабавилась, конечно, не без этого: к примеру, понятия не имела, что у нее развился зоб, большая красивая опухоль в горле; капитан старательно очистил от остатков пищи и положил на гальку. Долго возился с волосами, укладывая в косу, полумесяцем; волосы все еще хранили живой оттенок и блеск…
Очередной раз, входя в нее, капитан завыл остро и конвульсивно; Люська охала, скрывая боль. Особенно противна своя беспомощность и невозможность сопротивляться. Сердцем сопротивляться? но и оно уже на песке рядом со вздувшимися, словно дырявые лягушачьи жабры, легкими. Выбив из коленных чашечек вонючую субстанцию, капитан помочился и снова полез на Люську. Его пенис шнырял в развороченном брюхе, и Люська вдоволь могла на него наглядеться. Пенис, чистый и аккуратный, в целом не вязался с капитаном: Люська ожидала увидеть грозное орудие, но не увидела. Воображаемо прихватив в руку, разочарованно вздохнула: знать бы из-за чего сыр бор! Пенис, однако, не сдавался, и все долбил одно и тоже место, пока наружу не выскочил похожий на перезревшую и увядшую грушу, орган.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48