— Схожу оденусь.Выбравшись из разбитого окна, Джосс пошел за носилками. Пока мы ждали его, я приблизился к аварийной двери, расположенной сзади летной палубы, и ударами пожарного топора попытался открыть ее. Но дверь не поддавалась.Подняв носилки, мы принялись привязывать к ним бортрадиста, стараясь, несмотря на тесноту, не причинить ему боли. В эту минуту вернулась стюардесса. На ней было теплое форменное пальто и сапоги. Я бросил ей брюки из меха карибу.— Так-то лучше, но не вполне. Наденьте вот эти штаны. — Она заколебалась, и я грубо добавил:— Мы отвернемся.— Я... мне нужно проведать пассажиров.— С ними все в порядке. Поздненько вы о них вспомнили, а?— Знаю. Прошу прощенья. Но я не могла оставить его одного. — Стюардесса взглянула на молодого человека, лежавшего у ее ног. — Как вы думаете... я хочу сказать... — Она замолчала на полуслове, и вдруг у нее вырвалось:— Он умрет?— Вероятно. — При этих словах девушка вздрогнула, словно получив пощечину. Я не хотел причинить ей боль, а лишь констатировал факт. — Сделаем все, что в наших силах. Но, боюсь; этого окажется недостаточно.Наконец мы надежно привязали раненого к носилкам, обложив его голову мягкими вещами. Когда я поднялся на ноги, стюардесса поправляла полы пальто, из-под которого выглядывали меховые штаны.— Отвезем его к себе в барак, — объяснил я. — Внизу стоят нарты. Места хватит и вам. Можете поддерживать ему голову. Хотите поехать?— Но пассажиры... — нерешительно проронила она.— О них не беспокойтесь.Плотно затворив за собой дверь, я вернулся в пассажирский салон и протянул свой фонарь мужчине с рассеченной бровью: в салоне горели лишь два крохотных огонька — не то ночного, не то аварийного освещения. Проку от них не было никакого, лишь тоску наводили.— Мы увозим с собой бортрадиста и стюардессу, — объяснил я. — Через двадцать минут вернемся. Если хотите жить, держите дверь плотно закрытой.— Удивительно бесцеремонный молодой человек, — проворчала пожилая дама.Голос у нее оказался низкий, звучный, и в нем была необычайная энергия.— Лишь в силу необходимости, мадам, — заметил я сухо. — Или вы предпочли бы, чтобы я произносил длинные цветистые речи, а вы тем временем превращались в сосульку?— Пожалуй, нет, — ответила дама отчасти шутливо, отчасти серьезно.Когда я стал закрывать за собой дверь, мне показалось, что дама фыркнула.Иного определения не подобрать.Пробравшись через тесную, изуродованную кабину пилотов почти в полной темноте, под свист ураганного ледяного ветра мы с невероятным трудом опустили раненого на сани. Если бы не рослый незнакомец, нам бы ни за что не справиться с этой задачей. Сначала мы с ним подали носилки, их подхватили снизу Джекстроу и Джосс, привязали к саням. Затем помогли спуститься стюардессе. Когда она повисла у нас на руках, мне послышался крик. Я вспомнил слова Джекстроу о том, что у нее повреждена спина, но деликатничать было некогда.Я спрыгнул вниз, следом за мной — наш новый знакомый. Я не собирался приглашать его с собой, но раз уж ему хочется прогуляться, пусть подышит свежим воздухом, только пешком, а не на собачьей упряжке.Ветер чуть поутих, зато стужа стала еще злее. Даже собаки искали укрытия с подветренной стороны самолета. Время от времени то одна, то другая вытягивала шею и издавала протяжный жуткий, похожий на волчий, вой. Тем лучше, считает Джекстроу: побегут резвее.Так оно и вышло. К тому же упряжку подгоняли пурга и ветер. Сначала я бежал впереди, освещая дорогу фонарем. Но вожак упряжки, Балто, оттолкнул меня в сторону и исчез во мраке. У меня хватило здравого смысла не мешать ему. Пес бежал по борозде, проведенной фюзеляжем самолета, мимо бамбуковых шестов, вдоль веревки и радиоантенны быстро и уверенно, словно средь бела дня. Слышен был лишь свист отполированных стальных полозьев, скользящих по насту, твердому и гладкому, словно лед на реке. Ни одна карета скорой помощи не смогла бы доставить второго офицера в лагерь с таким комфортом, как собачья упряжка.До барака добрались за какие-то пять минут, а три минуты спустя уже возвращались. Но это были напряженные три минуты. Джекстроу затопил камелек, зажег керосиновую лампу и фонарь Кольмана. Мы с Джоссом поместили офицера на раскладушку возле камелька, предварительно засунув раненого в мой спальник и положив туда с полдюжины химических таблеток, которые при соприкосновении с водой выделяют тепло, я скатал одеяло, подложил его под голову раненого и застегнул спальный мешок. У меня был необходимый инструмент для операции, но спешить с ней не следовало. И не столько потому, что надлежало срочно спасать остальных пассажиров, сколько по той причине, что малейшее прикосновение к лежавшему у наших ног человеку с посеревшим от боли обмороженным лицом означало бы гибель. Удивительно, что он был все еще жив.Велев стюардессе сварить кофе, я дал ей необходимые инструкции, после чего мы оставили ее в компании рослого молодого человека. Стюардесса принялась кипятить воду на сухом спирту, а ее спутник, недоверчиво разглядывая себя в зеркале, стал одной рукой растирать обмороженную щеку, а второй прикладывать компресс к распухшему уху. Мы забрали у них теплую одежду, захватили бинты и отправились в обратный путь.Через десять минут мы снова были на борту самолета. Несмотря на теплоизоляцию фюзеляжа, температура в пассажирском салоне снизилась по крайней мере на 30° F. Почти все дрожали от холода, кое-кто похлопывал себя по бокам, чтобы согреться. Даже седовласый «полковник» присмирел. Пожилая дама, кутаясь в меховую шубу, с улыбкой взглянула на часы.— Прошло ровно двадцать минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79