– Гони сорок штук и заткни свою бородатую пасть… Понял?
… Июльская ночь истаяла, нежный рассвет воплотился в жаркое утро, а в кабинете у Дымшица резались в трынку – да что там резались! резали без ножа долгопрудненского авторитета Кондрата. Он проигрывал безнадежно, непоправимо, повышал ставки – и проигрывал окончательно. Еще два раза меняли колоды – не помогало. Два раза еще Андрюша, рискуя шеей, рыдаючи умолял Кондрата опомниться, – потом замолчал, сообразив, что и с половиной, и с четвертью пакета возвращаться им некуда – а не было уже ни половины, ни четверти. Под шумок опаленный невезухой Кондрат заныкал в рукав туза – заныкал чисто – но чертов цыган, перетасовав колоду, насторожился, взвесил в ладони и не постеснялся затеять пересчет картам: похоже, что не хватает, пояснил он. Пришлось скинуть туза в доллары, потом нечаянно обнаружить. Он был цыганом, вот в чем загвоздка, цыганским отродьем с жидовской примесью – угораздило же вляпаться в эдакое! – но об этом раньше надо было думать, раньше! а теперь поздно. Теперь, блин, можно было не думать совсем.
– А что ты мне пел, что ты не катала? – опомнился Кондрат минут через десять после эпизода с тузом.
Дымшиц резонно отвечал, что каталы не руководят концернами и не горбятся с утра до вечера в кабинетах…
– Да ты за всю жизнь столько не заработал, сколько в этом траханном кабинете со вчерашнего вечера! – попрекнул Кондрат, с ненавистью озирая ихние кабинеты.
– Это точно, – жестко подтвердил Тимофей Михайлович. – Другой такой игры у меня не будет.
– А на хрена другая такая? Такой и одной хватит по гроб жизни, – неприятно как-то ввернул Кондрат и, не дотрагиваясь до сданных Дымшицем карт, объявил:
– Пять штук втемную.
Дымшиц, заломив бровь, отсчитал десять тысяч в банк – против игры втемную ставки удваивались – и выиграл с тузом против девятки.
К половине одиннадцатого утра Кондрат потерял все, кроме увесистой золотой цепи, которую вертел пращой, задумчиво оценивая ситуацию. Андрюша в трансе бессонными глазами смотрел на них издали. Охрана, ближе к финалу, подобралась и смотрела бодро.
– Теперь можно и хряпнуть, – решил Кондрат.
Они подняли стаканы и сдвинули их впервые за ночь.
– Твое здоровье, Кондрат.
– И твое, борода.
– А ты ничего, Дымшиц, – выпив, признал Кондрат. – И водку пьянствовать, и играть будь здоров… А этого друга твоего – это не я. Не подумай, что оправдываюсь, только Христом Богом Спасителем нашим клянусь – не я.
– Конечно, не ты, – Дымшиц даже удивился слегка. – Ты ж тогда в Бутырках сидел!
– Вот именно. Притом по вашей подставе.
– Вот уж не по моей, – Дымшиц усмехнулся. – Я об этом ни сном, ни духом, честное слово.
Кондрат кивнул, повертел свою цепь, подумал.
– А игру мы с тобой сыграли знатную. Вот ради такой игры и живут орлы вроде нас с тобой – верно, Андрюха? Что молчишь, гаденыш – язык отсох? Кондрат то ли закаркал, то ли заклекотал. – Хотел вора Кондрата употребить? На, сука, подотрись! – Он швырнул в Андрюшу картами, но они рассыпались, не долетев.
– За мной ответная игра, Дымшиц, – предупредил он. – Не знаю, когда и где, потому как пощипал ты меня, орла лианозовского, сноровисто и со знанием дела, но одну игру ты мне должен, помни, не забывай.
– Всегда, – пообещал Дымшиц, укладывая акции в кейс.
– Да и я, пожалуй, – прокряхтел Кондрат, прилаживая цепь на шею. – Прямо как в сказке…
– Златая цепь на дубе том… – процитировал Дымшиц.
Кондрат удивился.
– Ты, конечно, тот еще цыган, Дымшиц, но словами жонглируешь очень, очень небрежно.
– Ты сказал «как в сказке», вот я и процитировал.
– Я про другую сказку сказал.
– Извини, – понимающе произнес Дымшиц.
– Ты это «извини» брось, борода, – сказал Кондрат слишком уж миролюбиво. Мне твои извинения ни к чему.
Охрана по обе стороны стола напряглась, один Андрюша сидел в полной прострации.
– Согласен, – Тимофей Михайлович подумал, кивнул, достал из кармана ключи от «лендровера» и положил перед Кондратом. – Виноват.
Кондрат посмотрел на него, усмехнулся и взял ключи.
– Ладно. Проехали.
Он встал и протянул Дымшицу руку.
– Прощай, исполнительный, – они пожали друг другу руки и расцепились не сразу: Дымшиц не без удивления почувствовал, что жим у худосочного с виду Кондрата не то что не уступает, а пожалуй что помощнее, даже намного мощнее его собственного.
– Вот так-то, – прибавил Кондрат. – Был ты исполнительный, а стал генеральный. Так, выходит, карты легли.
Он и сам старался выглядеть генералом, но лицо было серое, потухшее. Дымшиц потом подумал, что Кондрат не вполне осознанно протянул ему руку – он вцепился в него, как мертвяк цепляется за живого.
– По коням, – скомандовал Кондрат, шагая на выход; мимо Андрюши он проследовал не задерживаясь, быки устремились за ним, сопровождаемые людьми Петровича, так что Андрюшу пришлось выпроваживать Тимофею Михайловичу самолично. Того шатало, как пьяного.
– Это невозможно, – бормотал он, хватая Дымшица за руку. – Вы же умный человек, Тимофей Михайлович, вы должны понимать, что это полный, окончательный приговор и ему, и мне, и вам в том числе!
Дымшиц вырвал руку и развернул Андрюшу на выход.
– Ты меня, гондон рваный, в свои числа не путай. Сегодня к вечеру вся Москва будет знать, что я выиграл чисто – усек? Вон туда, вон туда – в лифт, на выход и в Шереметьево. Будь здоров.
Вернувшись в кабинет, Дымшиц прошелся вдоль совещательного стола, подхватил на ходу стакан с виски и удобно устроился в рабочем кресле. Отсюда, из-за рабочего стола, кабинет являл собой поле битвы, оставленное неприятелем. Там и сям были разбросаны карты, кейсы, пустые бутылки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64