Наталья громко и возбужденно разговаривает со
мной. Великий Слепец сидит в двух метрах от меня и не отрывается от газеты.
Дениса не видно - наверное, сидит за компьютером в своей комнате. А
вот Алена стоит тут же, за спиной у матери, прислонившись к дверному
косяку, и насмешливо смотрит прямо мне в глаза. Особенно мне понравилось
выражение ее лица, когда Мадам заверещала, что мне следовало бы сходить в
магазин днем, когда девочка пришла из школы. Ух, какое это было выражение!
Жаль, что я не Франсуаза Саган, у нее такие описания очень яркими
получаются.
- Ты слышишь, Паша? - Наталья обернулась к мужу и попыталась
разговаривать с ним через газету, надежно укрывшую его лицо. - На Нику
напали возле нашего супермаркета. Ужас!
Газета слегка шевельнулась, но не более того.
- Надеюсь, это не помешало вам купить мне кефир? - вежливо спросила
Алена.
Не помешало, - так же вежливо ответила я, пытаясь одной рукой удержать
сумки, а другой запихнуть Аргона в ванную и при этом ничего не испачкать.
Никому из присутствующих, разумеется, и в голову не пришло мне помочь
и взять либо сумки, либо собаку. Ну конечно, Мадам вся в кремовом, дщерь
вся в надменности, Гомер весь в заботах о судьбах внешней политики страны.
Мадам, однако, надо отдать ей должное, вдруг спохватилась:
- Алена, ну как не стыдно, с Никой такое случилось, а ты про кефир
спрашиваешь.
- Не нужно по ночам из дома выходить, тогда ничего не будет случаться,
- ответила та и ушла к себе.
Ну что ж, резонно. С этим не поспоришь. Вот сучка, а?
В два часа ночи, лежа в постели в своей маленькой комнатушке, я
сначала приняла решение больше без острой необходимости ночью в магазин не
ходить, а потом тихонько заплакала. Как же так случилось, что из вполне
благополучной, любимой, любящей и радующейся жизни женщины я превратилась в
никем не любимое, зависимое существо, над которым безнаказанно может
измываться шестнадцатилетняя соплячка? Все понимают, что деваться мне
некуда, жить мне негде и положение у меня аховое. Но одно дело понимать, и
совсем другое - пользоваться этим.
Из пятисот долларов, которые мне выдают в качестве зарплаты, я имею
право тратить не больше пятидесяти.
На зубную пасту и прочую необходимую косметику, на колготки, на
междугородные звонки сестре в Ташкент, а также родителям Олега, которые не
знают, что он меня бросил, и не должны узнать - они этого не переживут.
Они уже старенькие и больные, они очень меня любят, и такой, мягко
говоря, странный поступок сына подкосит их под корень. Оставить меня без
средств к существованию, одну в чужом городе, и это в благодарность за то,
что я выходила отца после тяжелейшего инфаркта, - нет, они этого не поймут.
И я добросовестно звонила, как и прежде, два раза в неделю, врала, что Олег
на работе, и выслушивала длинные и подробные отчеты о состоянии здоровья
свекра и свекрови. И ведь не могу им сказать, что долгие разговоры влетают
мне в копеечку: Олег же хорошо зарабатывает, какие могут быть проблемы!
Олег знает, что я им звоню, мы с самого начала договорились не
травмировать, стариков.
Так вот, если жить на пятьдесят долларов, не покупать ни одежду, ни
обувь и откладывать по четыреста пятьдесят в месяц, то через сорок месяцев
я смогу начать искать какое-нибудь дешевое жилье километрах в семидесяти, а
то и ста от Москвы. Сорок месяцев, почти три с половиной года. А если за
это время цены на недвижимость вырастут? А если мне не удастся продержаться
в режиме такой экономии? А если со Старым Хозяином что-нибудь случится и я
стану больше не нужна? Или меня просто уволят, потому что я не подхожу, или
найдется человек, готовый выполнять ту же работу за меньшие деньги? Или
Мадам на меня рассердится за что-нибудь.
Я должна продержаться. Сцепить зубы и терпеть.
Всем угождать, быть белой и пушистой и тщательно оберегать сердце и
нервную систему Николая Григорьевича.
Его жизнь и здоровье - залог моего благополучия.
В ДОМЕ НАПРОТИВ
- Это его жена, точно, - уверенно сообщил Костя отцу. - Смотри, она
там живет и гуляет с собакой.
- А ты уверен, что собака - та самая?
- Ну, пап, мы уж сколько времени за домом наблюдаем, никто с русским
терьером не гуляет, только эта баба.
На всей улице мы с тобой ни одного такого пса больше не видели.
- Все равно надо бы проверить, - задумчиво сказал Леонид Васильевич. -
Мы не имеем права ошибиться. Ты не помнишь, как звали его собаку?
- Вадька говорил, что-то химическое, он не помнит точно, не вникал,
когда тот про собаку рассказывал. Ему не до того было. Только обратил
внимание, что слово из таблицы Менделеева, какой-то газ. Ну хочешь, я
завтра подойду к ней и спрошу, как зовут собаку?
- Обязательно подойди, - кивнул отец.
На следующий день Костя вскочил в пять утра, он уже знал, что женщина
выходит с собакой то в начале седьмого, то в начале восьмого. Позавтракал,
собрал учебники и спустился вниз. Шел дождь, холодный и безысходный, как
жизнь приговоренного к казни. Господи, как он ненавидел этот грязный,
пропахший кошачьей мочой подъезд с облупившейся краской на стенах и
обгрызенными ступеньками лестницы!
А вот и женщина с черным терьером. Идет быстро, словно по делам
спешит, а не пса выгуливает. Костя выскочил из подъезда и кинулся через
дорогу следом за ней.
- Ух, какой красавец! - Он постарался вложить в голос побольше
восхищения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23