Кириллу захотелось окликнуть ее, поговорить с ней.
«А хорошо ли это будет? – подумал он. – Дел еще уйма, а ты и не начинал. Небось, на заводе бы не покалякал. Потом и к Степану надо зайти».
Но, как он себя ни журил, все-таки пожалел, что не остановил Стешу, не поговорил с ней так же запросто, как в ту ледяную ночь, когда они вдвоем, в стороне от всех, кололи лед на плотине… Да, но тогда Степан потерял во льду ноги, и теперь он лежит в своей комнатке бессильный… Бессильный ли? Кирилл еще вчера хотел зайти к нему, да вот странно – он боится его суровых глаз. Все-таки надо зайти. Непременно зайти. А то черт знает что могут подумать. Вот рассветет, и он непременно зайдет к Степану – посмотрит на него, больного, потолкует с Грушей и, может быть, там удастся перекинуться словом и со Стешей. А сейчас? Сейчас он займется хозяйством.
Как и с чего начать? Там, на заводе – там хорошо: есть техники, инженеры, ученые. А вот здесь?… Здесь Кирилл должен в себе объединить все эти силы и впрягаться один. Верно, у него есть помощник – Богданов. Помощник? Это же смешно! Богданов в агрономии знает в сотни раз больше, нежели Кирилл, и он – помощник Кириллу? Помощник спит, а Кирилл уже поднялся на ноги и вот не знает, с чего же начать.
Он долго ломал голову.
Подсчитывая «хозяйственные ресурсы» «Брусков», как записал Кирилл в своей книжечке, он думал о Степане, о поведении Плакущева и рисовал себе иную жизнь на «Брусках». В полях, при помощи агронома Богданова |вот еще чудак!), густеют небывалые по урожаю хлеба, парк выкорчеван, уничтожен (многие вздыхают по старым березам), на месте старого парка высятся столярные, слесарные мастерские, а ближе к Волге – беконный завод. Кирилл не может допустить того, чтобы люди работали только летом. Люди на «Брусках» работают и зимой. У них прекрасная столовая. В самом деле, разве это столовая на «Брусках»! Вчера он зашел поужинать. Ему, как и всем, подали сладенький чай, разбавленный молоком, и кусок хлеба. Что это? Нет, Кирилл построит прекрасную столовую, вызовет из города повара. Одним словом, Кирилл все сделает на «Брусках» по-другому, сделает так, чтобы каждый, работая, сознавал и радовался бы тому, что он работает и живет в такое время, когда…
Кирилл невольно оторвался от записной книжечки и посмотрел в сторону скотного двора. Там, из-за угла конюшни, вышел человек. При его появлении заблеяли овцы.
– Ого, – сказал человек, – проголодались? Успеете, – добавил он и, быстро смахнув с конюшни два новых мешка, опоясал их вокруг живота и прикрыл полами пиджака. Затем с легкостью собаки перескочил через забор и пошел на Кирилла.
Это был Шлёнка. Заметив Кирилла, он попятился, бормоча:
– У-у… черт… барбос… сидит.
Кирилл поднял голову. Солнце уже высоко, лучи солнца бьют в лицо Шлёнки, и оно у него серое, обрюзглое.
– Что ты двор бросил? – неожиданно для себя зло спросил Кирилл.
– Я? Воды-то пруд, а пшена-то пуд, – выпалил Шлёнка, очевидно, давно заученные им слова.
– Ты к чему это?
– А то: того нет, другого нет.
– А тебе что надо?
– Это.
– Что «это»?
Из-за густо разбросанных по извилистой тропочке берез вышла Стеша. На плечах у нее синяя косынка с розовыми яблоками. Косынка сползла с головы на плечи, и треплет ветер черные с рыжим переливом волосы. При виде Кирилла и Шлёнки Стеша остановилась, сникла, затем решительно тряхнула головой и пошла на них:
– Мир вам да совет… Радетели!
Слыша в ее голосе издевательство, Кирилл, желая смягчить ее, искренно любуясь ею, проговорил:
– А ты, Стеша… вроде помолодела.
– А ты все молодых ищешь, Кирилл Сенафонтыч?!
– Да нет… что ты! Вообще я…
– Ма-а-ма! – вырвался из оврага зов Аннушки.
Стеша легко перескочила через сваленную гнилую сосну и, мелькая синим с розовыми яблоками платком, скрылась в парке.
– Хи-хи! – засмеялся Шлёнка, направляясь к скотному двору. – Вот те помолодела! На чужой каравай рот не разевай.
– Ах, сволочь! – У Кирилла чиркнула складка меж бровей. – Эй, ты! Гляди, мешки из-под полы висят.
Шлёнка разом застыл на повороте, словно его неожиданно пригвоздили к земле, затем невольно раскрыл полы пиджака и, глянув на мешки, пробормотал:
– Где? Чего ты орешь?
– Не видишь, где? Ну вот, я потом тебе покажу.
Кирилл поднялся и, довольный тем, что уличил Шлёнку, скрылся в парке. Остановился он в чаще над обрывом и, сожалея, что заговорил со Стешей при Шлёнке, досадуя на себя, дал зарок – больше не говорить и не встречаться с ней.
– Да и вообще, чего я тянусь… баба – баба и есть, – решил о «и, раздвинув кустарник, посмотрел вниз на берег Волги.
На берегу Волги на камне сидел человек. Его большая, взлохмаченная тень отражалась на гладкой поверхности реки. Сидел он, согнувшись, напряженно глядел куда-то в сторону, не замечая того, что удилища дрожат и гнутся… Таким же его Кирилл впервые видел на берегу Волги у подножья завода. Тогда он рассказал Кириллу о каких-то индусских йогах. Из рассказа Богданова Кирилл понял одно: йоги – это какие-то особые люди, которые на несколько лет зарывают себя в землю, распарывают себе животы, далеко видят и вообще ведут себя не так, как полагается простым смертным. «Тоже вроде наших оборотней», – решил он тогда. И сейчас, видя задумчивого Богданова, проговорил:
– Удит. Эй, йога! – крикнул он и скрылся в кустарнике.
По тропочке из оврага, ведя за руку Аннушку, вышла Стеша. Шла она в гору, переваливаясь, распахнув полы синей бекешки, точно с великой гордостью несла свое непокорное тело. Но Кириллу только первое время показалось так. А когда Стеша вышла на площадку, он увидел – она плачет, быстро вытирая слезы.
– Я тебе говорю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85