Сколько они просидели так? Минуты? Часы? Или это было одно лишь мгновение? Но Ханна уловила этот миг, узнала его, потому что за ним должно прийти то сладострастное чувство, которому она отдавалась когда-то… с Патриком Лейси.
Как будто током ударило Ханну это имя. Она поняла, что не посмеет переступить порог, из-за которого ей не будет возврата. Она поняла, что не готова. Поняла, что боится вновь ощутить боль в сердце. Поняла, что стоит на грани… любви. Поняла – и не решилась преступить эту грань. Слишком много было в ней противоречивых чувств.
Перемену в ней Иден почувствовал раньше, чем она сама. Почувствовал и понял: Ханна дрогнула. Движения его стали сдержанней, исступленный восторг сменился простой лаской. Усилием воли он сдержал свою чувственность, наладил дыхание. Ханна сразу ощутила напряженность его рук. Она смутилась, немного отодвинулась, и, опустив голову, стала перебирать бахрому на пледе.
– Мне пора? – глухо произнес Иден.
– Да. Иди, – одними губами сказала Ханна. – Я не хочу этого, но так надо. Иди.
– Еще минутку…
– Конечно. Я не гоню тебя.
– Я хочу, чтобы у нас было все, – вдруг горячо сказал Иден. – Ты поняла? Все. И то, что сегодня, и все остальное… Ты поняла? Чтобы весь день был наш. И утро. И полдень. И ужин вдвоем. И…
– Да.
– Я хочу быть с тобой. У меня дома. У тебя. В музее. В кино. В лесу. На побережье. Мне все равно.
– Да.
– А сейчас…
Ханна молчала. Молчал и он. Они понимали друг друга без слов.
Иден поднялся. Непроизвольно Ханна потянулась за ним. Как трудно расстаться! На прощание он сжал ее обнаженную руку, коснулся губами ее губ. Как перышко…
– Ты завтра на вызовах?
– Всего несколько адресов.
– Значит… до понедельника? – шепнул он.
– До понедельника.
Хартфилд вышел. Двигался он резко и быстро, будто стряхивая чувственное наваждение, еще державшее его в своей власти. Ханна стояла на пороге: вот он завел машину, вот ждет, когда прогреется двигатель. Ночь была холодной, от дневной благодати не осталось и следа. Ханна замерзла, но не могла уйти, не проводив его глазами.
Должно быть, Иден видел ее, потому что в отъезжающей машине мелькнуло светлое пятно – рукой он махнул ей на прощание. Подняла руку в ответ и Ханна. Автомобиль скрылся из виду.
Наконец она зашла в дом, еще хранивший полуденное тепло, захлопнула дверь. Надо согреться. Пора спать. Ее ждет одинокая постель. Так лучше, повторяла она себе, так надо, так разумнее… Но чувства не слушались рассудка, а тело томилось по такой желанной мужской силе.
– Надо же было так попасться!
Но эти слова прозвучали так, будто бы их сказал ей злейший недоброжелатель.
– Не нравится мне этот парень, – вполголоса сказал Хартфилд Ханне. Они стояли у постели нового пациента, который лежал неподвижно и безучастно, равнодушный даже к боли, ибо ожоги были настолько глубоки, что поразили нервные окончания.
– И мне не нравится, – кивнула Ханна, глядя на мониторы, где мигали красные цифры – показатели сердечной деятельности, артериального давления, венозной циркуляции. Трубки настолько густо опутывали больного, что, скорее, возникали мысли о подпольном самогонном цехе, чем о палате интенсивной терапии. Парень был весь в катетерах, дренажах, капельницах, отсосах, в горле – интубационная трубка… – Около восьмидесяти процентов поражения, и все – третьей-четвертой степени… Боюсь, как бы мы его не потеряли. Что с ним случилось?
– Именно это не нравится мне больше всего.
– Что же? Я не видела…
– Дело скверное. Подружка его еще здесь?
– Она была в вестибюле, когда я заходила.
– Надо бы потрясти ее хорошенько.
– Ты думаешь, что она…
– Думаю, она не говорит всей правды. По ее словам, парень собирался залить в машину бензин из канистры, но из сообщения полиции следует, что то была настоящая развалина, на которой никто не ездил по меньшей мере год. Все шины спущены. Интересно, что она скажет тебе?
Ханна содрогнулась.
– Неужели она скрывает что-то? Значит, несчастный случай под сомнением?
– Под большим сомнением.
– Но ведь… неужели попытка самоубийства? Самосожжение?
– То же вряд ли. Взгляни на его левую руку. Вот тут, на предплечье осталась неповрежденная кожа. Видишь?
– Игла!
– Да. Я сразу вспомнил Детройт. Повидал там всякого. Наркобизнес – преступление – смерть. Страшная цепочка. В Канберре это редкость, слава Богу, но беда может прийти куда угодно.
– В Лондоне мне приходилось оперировать наркозависимых пациентов. Это особая категория больных, но таких случаев не было. Но что же случилось?
Хартфилд пожал плечами.
– Мы можем только предполагать. Но обычно это бывает так: иные торговцы наркотиками, вроде нашего парня, становятся и потребителями. Часто потребляют они товара больше, чем сбывают. «Хозяин» наказывает их – в назидание другим. А что может быть проще, чем плеснуть на человека бензином и бросить горящую спичку? Дешево и сердито, – мрачно произнес Хартфилд.
– А девочка настолько боится полиции, что…
– …Готова оставить безнаказанным преступление. Ее парня, считай, убили, но она молчит. Значит «хозяина» она боится больше полиции, – заключил Иден. – Придется нам подключиться. Мы обязаны в течение суток сообщать властям о всех подозрительных несчастных случаях.
– В течение суток…
– Да. А он, может, и до ночи не доживет.
– Он и раньше не жил! – жестко сказала Ханна. – Посмотри, у него и на ногах следы шприцов! Исколот весь. Разве это жизнь?
– Иди, поговори с этой девочкой. Пока не поздно. А я подумаю, чем можно ему помочь… Хотя боюсь, что времени у нас уже нет.
Ханна быстро вышла в вестибюль. Близился вечер, посетители были в палатах у своих родных, и Ханна думала, что в приемной она застанет эту девушку в одиночестве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49