Раздался стук в дверь. Трелоней откликнулся, и вошел Мэлори, сообщив, что пришел некий человек со срочным поручением для доктора Фоконе:
– Он говорит, это очень срочно.
– Тогда пригласи его сюда, Мэлори, – решил судья. Когда камердинер ушел, сэр Орландо вынул из шкатулки кожаный кошелек и протянул его священнику. – Скажите мне, когда вам понадобится еще.
Благодарно кивнув, Иеремия убрал кошелек. Скоро Мэлори привел посыльного. Им оказался Бреандан, весьма неохотно переступивший порог. Не глядя на судью, он односложно поздоровался и тут же обратился к Иеремии, выжидательно смотревшему на него:
– Мастер Риджуэй отправился к мистрис Бленкинсоп и просит вас прийти туда как можно скорее. Его позвала акушерка. Ребенок, кажется, здоров, но с матерью что-то не в порядке.
– Тогда не будем терять времени, – сказал Иеремия и попрощался с Трелонеем.
По дороге Бреандан удивленно и с любопытством спросил у иезуита:
– Вы не боитесь так тесно общаться с королевским судьей? Он может узнать, что вы священник.
– Он это уже знает.
– И вы считаете, это не опасно?
– Нет. Этот человек ответственно относится к своему долгу, но вместе с тем он искренний друг. Вы ведь знаете, законы в первую очередь созданы для устрашения, а не для того, чтобы следовать каждой их букве, по крайней мере, пока позволяют обстоятельства.
– А если обстоятельства изменятся?
– Тогда мы поймем, сколько стоит его дружба.
Возле дома сапожника Бленкинсопа Иеремия отправил ирландца обратно на Патерностер-роу. В доме царила мрачная тишина, прерываемая лишь сдавленными мужскими рыданиями. Иеремия увидел на табурете сапожника, закрывшего лицо мокрыми от слез руками. Маленькая девочка лет восьми молча стояла возле него и, утешая, гладила по плечу. Иезуит мрачно осмотрелся и, поскольку никто не обращал на него внимания, поднялся по лестнице на верхний этаж. У двери в спальню он увидел Алена.
– Я пришел слишком поздно, – вздохнул Иеремия. – Мне очень жаль.
Но цирюльник убежденно покачал головой:
– Нет-нет, не упрекайте себя! Вы не могли помочь.
По обе стороны кровати сидели женщины – подруги и родственницы матери, присутствовавшие при родах. Стояла нестерпимая духота: все окна были закрыты, а в камине горел жаркий огонь – так было принято. Спертый воздух, сильный запах пота и крови почти не давали дышать. В углу комнаты находилось кресло для родов с подлокотниками и вырезанным сиденьем. Оно принадлежало акушерке, которая как раз укладывала ребенка в деревянную колыбель, обмыв его губкой, смоченной в вине.
Мать лежала под тяжелым одеялом, лицо ее запало и побелело как снег, словно в теле не осталось ни капли крови. Так оно и было. Откинув одеяло, Иеремия увидел, что под телом расплылась широкая лужа крови. Иезуит то бледнел, то краснел от боровшихся в нем чувств – гнева и ужаса.
– Отошлите женщин! – приказал он Алену.
Присутствующие молча повиновались. Осталась только акушерка, собиравшая свои инструменты.
В миске возле кровати лежал послед. Не обращая внимания на кровь, текущую по рукам, Иеремия сначала осмотрел плаценту, затем тело женщины. Наконец он выпрямился с глубоким вздохом, слишком потрясенный, чтобы говорить. Только когда подошла акушерка взять амулеты и тигель, он пришел в себя. Резким движением он схватил ее за руку и поднес ее к свету.
– Глупая женщина! Ты не знаешь меры! – набросился он на нее. – Вместо того чтобы предоставить все природе, ты решила помочь и своими грязными ногтями вырвала плаценту! Из-за твоей безбожной горячки бедная женщина истекла кровью!
– Но так всегда делают, сэр, – оправдывалась акушерка. – Если бы я не достала плаценту, она бы отравила тело матери. А мне нужно еще к одной роженице.
– Которую ты тоже замучишь, если ребенок не появится, когда тебе хочется. Да сохранит ее Господь!
Ален похлопал друга по плечу, пытаясь ободрить его:
– Пойдемте! Мы ничего больше не можем сделать.
Выходя из дома, они видели, как соседи сапожника окружили заботой совершенно беспомощного вдовца и его детей. Он потерял жену, но по крайней мере не остался один в своем горе.
Глава двадцатая
Дверь операционной распахнулась, и вошли двое. Ален сначала заметил кровь на голове мужчины и лишь потом узнал его спутницу, поддерживавшую его с видимыми усилиями. В ошеломлении Ален поспешил им навстречу.
– Миледи, что случилось? – воскликнул он, принимая раненого.
– Мы не успели далеко отойти от дома, как на моего слугу упал кирпич, – сказала Аморе. – Вероятно, его расшатал сильный ветер.
– Да, ураганный ветер не просто неприятен, он может быть и опасен. Но вы, надеюсь, не пострадали? – Ален пристально посмотрел на нее, посадив слугу на стул.
– Нет, со мной все в порядке.
Она наблюдала, как Ален готовит все необходимое, чтобы промыть рану на голове вином. Это оказалось нелегко, так как слуга, точно пьяный, шатался на стуле. Вдруг он выпучил глаза и рухнул.
– Потерял сознание. Только бы ему не проломило череп! – заметил Ален с явным беспокойством.
В это время в кабинет вошли Иеремия и подмастерье. Вместе они перенесли слугу на операционный стол.
– Ну что? – спросила Аморе.
– Пока не могу сказать, – осторожно ответил Ален. – Кажется, кость не повреждена. Нужно подождать, пока он придет в себя.
– Вы можете оставить его мастеру Риджуэю, мадам, – заверил ее Иеремия.
Аморе прошла за ним на третий этаж. Как обычно, в комнате священника за столом занимался Бреандан Мак-Матуна. Увидев их, ирландец молча встал и вышел. Аморе проводила его ласковым взглядом:
– Он делает успехи, не так ли, патер?
– О да, и поразительно прилежен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127