– Вы знали Рэя, младшего брата Пита? – спросил Гершвин. – Он еще встречался с той девушкой, у которой волосы мышиного цвета. Так вот, мы с Зоей встретили ее в городе около года назад, и она сказала, что все еще поддерживает с ним контакт. Я спросил ее про Пита, и она сказала, что он женился.
– Пит? – переспросила Джинни. – Женился? Ни за что не поверю!
– И у него ребенок.
– Пит женился, и у него ребенок? – недоверчиво повторила Джинни. – Не может быть, не может быть.
– А ты кого-нибудь видел, Мэтт?
Я взял печенье и попытался вспомнить, когда в последний раз видел кого-нибудь из старых друзей.
– Думаю, последним я видел Элиота, но это было года три назад, еще в Лондоне. Моя мама дала ему номер моего мобильного, и он позвонил мне – как гром среди ясного неба, – потому что приехал на какую-то конференцию и хотел встретиться. Все бы хорошо, но позвонил он без десяти двенадцать ночи, и я уже был в постели. Но через полчаса он уже заехал за мной на шикарной служебной машине, и мы провели абсолютно сумасшедшую ночь: рестораны, клубы только для членов, бары отелей и так далее. В конце концов я уснул у него в номере. Мы обменялись номерами, но ни он, ни я так и не позвонили.
– Совершенно в стиле Элиота, – сказала Джинни.
– А что насчет Катрины? – спросил Гершвин. – Кто-нибудь был с ней в контакте?
– Последний раз я разговаривала с ней на твоей свадьбе, – ответила Джинни. – Она тогда жила в Лондоне, да?
– Точно, – сказал я. – Она переехала в Лондон, потому что хотела стать редактором «Вога». Из всех нас она всегда была самой решительной. Интересно, получилось ли у нее?
Джинни громко вздохнула:
– Знаете что?
– Что? – спросил я без всякой надобности: я и так знал, что она собирается сказать.
– Я скучаю по всей нашей компании, – сказала Джинни. – И скучаю по тем временам.
– Я тоже, – отозвался Гершвин.
29
Когда я проснулся на следующее утро, уткнувшись носом в диван, мне на мгновение показалось, что я в Нью-Йорке, лежу на Адском диване. Гершвин спал на другом диване, чуть поменьше, в углу комнаты, а Джинни свернулась калачиком в кресле, в котором она до этого сидела. Должно быть, мы все вырубились сразу после беседы о том, где сейчас остальные друзья нашей юности, потому что я не помнил, о чем мы говорили после этого… кроме того, что еще раз подтвердили решимость сидеть всю ночь, пообещав будить друг друга, если кто-то вдруг начнет клевать носом.
Вчерашний вечер и ночь, начиная с того момента, как я увидел Джинни, показали мне, как много я теряю из-за того, что не поддерживаю контакта со старыми друзьями. Когда я разговаривал с Джинни и Гершвином, мне казалось, что я знаю их тысячу лет. Они помнили меня еще пацаном, которого пригрозили выгнать из школы за взрыв бомбы-вонючки на уроке английского языка, они помнили, что я так напился на шестнадцатилетии Надин Бэггот, что спал в саду, и наутро меня отвезли в поликлинику, чтобы проверить, нет ли у меня воспаления легких.
Только они и остальные ребята из нашей компании могли это помнить.
Стараясь никого не разбудить, я сходил в туалет, взял из хлебницы в кухне кусок хлеба, чтобы побороть приступ голода и выскользнул из дома. Я поглядел на часы: было без пятнадцати шесть. В том, чтобы не спать в такую рань, быть во вчерашней одежде – уже слегка несвежей – и выглядеть немного помятым, был какой-то особый кайф. Это напомнило мне вечеринки из прошлого, из того времени, когда я мог тусоваться в ночном клубе до четырех утра. Это напомнило мне о том, как хорошо было в те годы.
Увы, когда я пришел домой, меня ждало еще одно воспоминание о юности.
– Это ты, Мэттью?
Мама стояла на верхней ступеньке лестницы – в халате, надетом поверх ночной рубашки, – и с нахмуренными бровями.
– Да, конечно, – ответил я. Но она и так это знала.
– Где ты был всю ночь? Ты не предупредил меня, что не придешь на ночь. Ты не позвонил. Как ты можешь быть таким безответственным?
Я почувствовал, как мое дыхание учащается – верный признак того, что я начинаю терять терпение. Первым моим желанием было объяснить маме, что почти в тридцать лет я имею право возвращаться домой в шесть утра, но этим я ничего не добился бы. Было ясно, что мама права: не предупредить ее было эгоизмом. В том, что она за меня волнуется, не было ничего плохого. Она волновалась за меня независимо от того, где я был: в Нью-Йорке или под одной с нею крышей.
– Извини, мама, – сказал я и попытался успокоить ее, подойдя к ней и поцеловав ее в щеку. – Ты права, я должен был позвонить. Мне нет прощения. Надеюсь, ты не ждала меня всю ночь, а?
– Ты шутишь. Просто мой сон очень чуткий, только и всего. А теперь иди и ложись. Ты выглядишь ужасно.
30
To: mattb@c-tec.national.com
From: crazedelaine@hotpr.com
Subject: Миллион твоих последних писем
Мэтт!
Когда я сегодня проверила свою почту и увидела все эти твои письма – «скучаю по тебе», я так расплакалась, что мне пришлось запереться в туалете. Жалко, что ты этого не видел: моя тушь для ресниц растеклась, и я была похожа на панду. Я такая плакса.
С любовью,
Элен.
P.S. Такие письма больше не разрешаются, ладно?
To: crazedelaine@hotpr.com
From: mattb@c-tec.nationaI.com
Subject: Извини
Э, я не хотел довести тебя до слез. Извини.
Мэтт ххх
31
– Мэттью, тебя к телефону, – произнес голос в моем сне. – Мэттью, тебя к телефону, – повторил этот же самый голос через несколько секунд.
Но только когда эти слова повторились в третий раз и мама постучала в дверь моей комнаты, я проснулся и понял, что мне на самом деле звонят. Я посмотрел на часы, лежащие на полу рядом со шлепанцами, которые купила мне мама и которые я не имел ни малейшего намерения надевать. Был час дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78