.."
И тогда я пошел прямо к ним, к этим губительным синим глазам. Я шагал
напрямую через летное поле, вопреки явному нежеланию Олега Зиялова,
который стоял подле нее и смотрел на меня почти враждебно. Плевал я на
него! Я шагал прямо к ней, к ее глазам, и она уже не могла отвернуться от
моего приближения. Я подошел к ним вплотную и сказал ей:
- Я вас знаю. Вы - сестра Олега. Здравствуйте. Меня зовут Андрей. - И
протянул ей руку.
Она тревожно взглянула на брата, но он смолчал, и она подала мне
руку:
- Аня.   Рука у нее была легкая и прохладная. Я сказал:
- Мы с Олегом учились в одном классе, и я как-то был у вас дома. Вы
тогда прыгали через скакалку и считали "пятьсот один, пятьсот два, пятьсот
три". Помните?
Она улыбнулась и пожала плечами:
- Я не помню. Но если кто-то прыгал через скакалку, то это я.
Кивнув в сторону самолета, из багажного люка которого летчики уже
выгружали гроб, я сказал ей, что "приношу свои соболезнования". При этом я
заметил, что Олег, Аня и этот третий, пожилой тип, крутивший на пальце
ключи от машины, как-то напряглись, неотрывно следя за гробом. Впрочем, по
знаку Зиялова пожилой тут же ушел к грузчикам, а я, помнится, только
отметил про себя, что Аня приехала на аэродром встречать покойного дядю не
в траурном, как положено, платье, а в легком светлом костюмчике, и это
дало мне моральное право открыть свою сумку, вытащить котелок с
эдельвейсами и всю охапку этих мохнатых и нежных цветов протянуть ей:
- Аня, это памирские эдельвейсы. Я понимаю, что сейчас не время и не
место, но... Надеюсь, я вас увижу еще. - И я повернулся к Олегу. - Я могу
тебе позвонить?
- Угу, - промычал Зиялов и взял сестру за руку. Господи, как они были
непохожи! Он взял ее за руку и повел к выходу из багажного отделения,
вслед за грузчиками, которые вместе с этим бесцветным пятидесятилетним
типом несли гроб к выходу. Для них четверых гроб был явно тяжел; похоже,
что этот зияловский дядя весил больше ста килограмм. Я локтем тронул
Зиялова:
- Давай поможем. Аня, держите, - я передал ей свою сумку.   - Стой! -
довольно грубо остановил меня Зиялов.   - Что? Пошли поможем.   Он покачал
головой:
- Нет, мне нельзя. - И я вспомнил, что, действительно, по обычаю,
близким родственникам не положено прикасаться к гробы усопшего. Но меня
это не касалось, я почти насильно всунул Ане свою легкую дорожную сумку,
догнал грузчиков и подставил плечо под цинковое днище гроба. Конечно, это
было сделано не только и не столько из желания помочь грузчикам, сколько
из-за моей влюбленной суетливости и ради возможности быть приглашенным в
их дом хотя бы на похороны...
В общем, как бы там ни было, я подставил под днище гроба свое плечо,
и мы пронесли гроб через калитку багажного отделения и, направляясь к
какой-то машине, вышли на привокзальную площадь, в толпу встречающих, но
тут какой-то шестилетний пацан, гудя и растопырив, как самолет, руки,
вдруг с разбегу врезался в одного из грузчиков, в переднего левого.
Не столько своим весом, сколько скоростью этот мальчишка выбил
грузчика из-под гроба, словно подрубил стойку, и тяжеленный гроб резко
наклонился вперед, правый передний грузчик, оставшись один, выпустил гроб,
уклонившись плечом в сторону, и гроб тут же грохнул оземь, почти на попа.
Притихшая толпа пассажиров охнула - "Вий ми!", - а гроб, упав,
наклонился еще дальше вперед, грохнулся теперь уже боком об асфальт и
раскололся по пайке цинкового ребра. Толпа застыла, мы, грузчики, тоже.
Казалось, сейчас из расколовшегося гроба выпадет мертвое тело, это было
неотвратимо, но... из него вывалились какие-то бумажные пакеты: часть из
них лопнула от удара, и маленькие полиэтиленовые, меченные какими-то
буровато-маслянистыми пятнами, кусочки пленки величиной с марку
просыпались наземь.
Мы обалдели. Один из грузчиков осторожно нагнулся, взял целый
пакетик, повертел в руках:
- Нафталин, что ли? - сказал он с кавказским акцентом.
Я заметил, что бесцветный пятидесятилетний тип, родственник Зиялова,
молча пятится за чьи-то спины, сжав свои металлические зубы и не отрывая
глаз от расколовшегося гроба, из которого все еще сыпались на мостовую
пакеты с этой пленкой. Тут кто-то из пассажиров нагнулся, взял пачку этих
кусочков пленки, растер пальцами бурое маслянистое пятно на одном из них,
поднес к носу, понюхал и вдруг сказал громко, со смехом:
- Какой нафталин, слушай?! Опиум!
И охапкой подхватив с земли пачки с опиумом, стал рассовывать себе по
карманам.
Боже, что тут началось! Только что скорбно застывшая перед упавшим
гробом толпа вдруг ринулась к нам, люди стали хватать пачки с опиумом,
кто-то разрывал цинковую оболочку гроба пошире, доставая пачки и изнутри,
образовалась давка, те, кто успел нахватать пачки и спрятать за пазуху и
по карманам, не могли выбраться из толпы набегавших со всей площади
шоферов такси, цветочников, спекулянтов, нас сдавили, сжали, и если бы не
милицейский свисток - я не знаю, остался бы я в живых или нет. Подоспевшая
милиция, еще не зная, в чем дело, полагая, может быть, что в эпицентре
этой толпы происходит убийство, ринулась сквозь толпу к нам, к грузчикам и
гробу, прокладывая себе путь кулаками и милицейскими свистками. Эти
свистки больше кулаков отрезвили толпу, люди, расхватав пачки с опиумом,
бросились врассыпную, сбежали и грузчики, и только я, еще ничего не
понимая, остался в центре событий, озираясь в поисках Зиялова, его сестры
и этого бесцветного пятидесятилетнего типа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16