Девушка присела в грациозном книксене.
— Нравится?
Вайдас зарделся, понимая, что сейчас с них не сводит глаз добрая половина мужиков их цеха, и поспешно кивнул.
— Молодец,— беззаботно похвалила Даля.— Хоть один нормальный человек нашелся... Придешь?
Не стоило и спрашивать, Вайдас уже знал, что придет. Ровно в четыре был он в заводском клубе, где его встретила Даля и то ли благодарно, то ли подбадривая чмокнула в щеку.
— До смерти люблю танцевать,— доверительно сообщила она.
И вправду танцевала Даля самозабвенно, даже с каким-то остервенением, словно бросая вызов всему миру; ее гибкое тело извивалось змеей. Вайдас совсем растерялся, одеревенел, но Даля была безжалостна:
— Держи плечи ровнее, не дрова пилишь!
— Не прыгай, как петух!
— Держи крепче, я не фарфоровая!..
И Вайдас, вначале автоматически исполнявший ее команды, через два-три занятия почувствовал, что его рука все увереннее обнимает талию девушки, обтянутую спортивной безрукавкой, и уже с нетерпением ждал репетиций. Даля объясняла это по-своему. Ощутив, что движения Вайдаса стали более энергичными и уверенными, она с удовлетворением заметила:
— Слава богу, привыкаешь ко мне. Теперь сможем работать.
Вайдас вздрогнул от гнева, оттолкнул ее и уселся на подоконник.
— Не сможем! — с досадой бросил он удивленной Дале.
Она устроилась рядом и, нагнувшись, попыталась снизу игриво заглянуть ему в глаза.
— Чем вы недовольны, мой повелитель?
— Не издевайся!
Вайдас сидел, уставившись в противоположный угол зала, где скользили по паркету еще три пары. Лучше всего было бы положить голову ей на колени и откровенно признаться, что он не может больше без муки прикасаться к ней и не знает, как ему быть. Но Вайдас не решался.
— Значит, и ты хочешь меня бросить? — услышал он вдруг у самого уха ее насмешливый голос.— Счастье ты мое разнесчастное... Боже мой, господи!.. И этот туда же...
Казалось, она задохнулась от смеха. Потом смахнула выступившие слезы, соскочила с подоконника и пошла к своей одежде, развешанной на сдвинутых стульях.
— Даля.
Не оборачиваясь, она поспешно натягивала через голову свитер. Вайдас метнулся к ней, схватил за руки, сжал их.
— Неужели ты ничего не видишь? — тихо проговорил он дрожащими губами.— Не могу я так больше. Понимаешь?
Лицо у Дали было в слезах, а взгляд ясный и сердитый. На губах появилась привычная грустная улыбка.
— Понимаешь? — повторил Вайдас.
Даля несколько раз горько кивнула.
— Как я не подумала?.. Обязательно надо было подумать...
Говоря это, она вытащила из сумочки зеркальце, повернулась к свету, стала осматривать свое лицо. Вайдас ясно видел, что Даля собирается что-то сказать, но она только спросила, не выпуская зеркальца:
— Так что же будет?
Сообразив, что путного ответа ей не дождаться, она прищелкнула языком и ответила сама:
— Не переживай. Все будет тип-топ!
Еще раз с любопытством и удивлением оглядела парня и выпорхнула из зала.
Удрученный вернулся он домой. Таурас, как обычно, торчал в своей половине комнаты. В последнее время брат много писал и исчезал лишь тогда, когда Юле приходила делать отцу уколы. Частенько он даже просил не звать его к телефону. Вайдас уже привык к молчаливому присутствию Таураса за шкафом, чувствовал, что не надо ему мешать, хотя порой едва сдерживался. Это же невыносимо — братья, а как незнакомые пассажиры в одном купе. Но сегодня вместо вечного пера в руках Таураса Вайдас увидел перочинный ножик, брат лениво и небрежно кромсал разложенные на столе листы исписанной бумаги. На лице полное спокойствие (Вайдас сразу же прогнал возникшее было подозрение, что брат пьян), оно чисто выбрито и бледно, только уголки стиснутых губ печально, а может, насмешливо подергивались.
— Что это ты? — уставившись на него, спросил Вайдас.— Лягушку препарируешь?
Он, конечно, мог пройти мимо, ни о чем не спрашивая, но, словно охотничья собака, почуял: тихое и терпеливое сидение за столом над стопкой белой бумаги,
продолжавшееся несколько месяцев, кончилось, брат решился на какой-то шаг, о котором никто не знает и потому не может удержать его. Вот Вайдас и спросил. Обеспокоенно, грубовато.
— Хуже,— не глядя на него, отозвался Таурас.
— Вижу. Даже морда скривилась.
— И со стороны заметно?— насторожился Таурас.
— Еще бы!
— Плохо дело.— Он озабоченно покачал головой.— Ты читал что-нибудь мое? И как?
Ведь отлично знает, гад, что читал, растерянно подумал Вайдас, но раньше никогда моим мнением не интересовался, и хорошо делал, это же дикая глупость — понравилось, не понравилось, в семейном-то кругу...
— Вроде бы грамотно.— Вайдас сделал вид, что сейчас больше всего его занимают пуговицы на рубашке.
— И больше ничего не можешь сказать, черт тебя подери? — Таурас встал со стула и сунул руки в карманы брюк.
— Народ читает,— протянул Вайдас.
— Я спрашиваю, как тебе? — Таурас даже подался вперед.
— Мне — как народу...
— Выкручиваешься, змееныш,— усмехнулся Таурас.— Тут,— он подбородком указал на лежащие грудой обрезки бумаги,— история человеческого падения. Почему не восхождения? Ладно, отвечу. Потому, что так легче, потому, что слишком сильно искушение излить свою горечь, потому, что деградация, душевная черствость, сделки с собственной совестью встречаются на каждом шагу. Критиканствовать легко. Еще легче констатировать банальности и принимать поздравления и похвалы. "Конечно, надо говорить правду, пусть горькую, но главное — пробуждать надежду, веру в добрую сущность человека! Ведь только на этом держится разумный мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54