— Прости, Узун, — твердо ответила Харамис, — но мне совершенно необходимо все это сделать. Файолон, вы с Майкайлой ведь обязательно позаботитесь об Узуне, когда меня не станет?— Да, госпожа, разумеется. — Файолон вымученно улыбнулся. — Хотя, конечно, может случиться и так, что это Узун будет продолжать заботиться о нас.— Вот и хорошо. — Харамис откинулась на подушки, неожиданно почувствовав огромную усталость. — Теперь мне надо бы отдохнуть.Юноша поклонился и покинул комнату, захватив с собой Узуна.Харамис еще некоторое время слышала раздающийся с лестницы голос оддлинга:— Неужели она действительно думает, что я захочу жить, когда ее уже со мною не будет?«Бедный мой старый друг, — подумала Харамис. засыпая, — что же я с тобою делала все эти годы? Что я сотворила со всеми нами?» Глава 28 Весь следующий лень Харамис отдыхала. Незадолго до того, как им с Файолоном пришло время отправляться, в комнату вошла Энья, неся белое одеяние с длинными рукавами и очень небольшим вырезом.— Лорд Файолон велел мне принести это для вас, госпожа, — произнесла она, — он говорит, что эту одежду Майкайла оставила у себя в комнате в последний раз, когда была дома.Платье оказалось Харамис незнакомо, и она догадалась, что Майкайла, должно быть, носила такое в храме Мерет, а возвращаясь, захватила однажды с собой. Что ж, может, и теперь на ней надето точно такое же, а значит, обмениваться с нею одеждой вовсе не придется, и это очень кстати: раздеваться в пронизанной холодом горной пещере — занятие не из приятных.— Спасибо, Энья, — сказала Харамис. — Помоги мне, пожалуйста, надеть его.Энья принялась помогать, а Харамис между делом пристально разглядывала эту низкорослую женщину. Вряд ли справедливо, решила она, расстаться с экономкой после долгих лет ее преданной службы, даже не сказав на прощание доброго слова.— Энья, — тихо проговорили она, — сегодня я покину башню.— Кому об этом неизвестно? — фыркнула Энья. — Господин Узун об этом плачется целый день и не перестает причитать, что вы отправляетесь на верную смерть.— Он, конечно, склонен к мелодрамам, — слабо улыбнулась Харамис, — это всегда было его отличительной чертой, но, боюсь, на сей раз он абсолютно прав. Более чем вероятно, что живой я обратно не вернусь.— А я-то думала, он, как всегда, пускается в художественные преувеличения! Он же музыкант, ему всегда было свойственно сгущать краски.— Со мной отправится Файолон, — продолжала Харамис. — Он должен привезти назад Майкайлу. Когда я умру, кто-нибудь из них, а может быть, они оба станут Великими Волшебниками Рувенды. — Она помолчала. — То есть я так полагаю. Ты знаешь, Энья, я поняла, что теперь совершенно не уверена во всех тех вещах, в которых прежде отнюдь не сомневалась.— Не стоит об этом беспокоиться, госпожа, — торопливо проговорила Энья, — земля сама позаботится обо всем. Она всегда сумеет заботиться о себе, если только ей позволить.— Да, — согласилась Харамис, — я наконец решила перестать ей противиться. В последнее время я устроила и стране изрядную неразбериху, но мне все же кажется, что еще не поздно дело поправить. Надеюсь, что не поздно. — Она тяжело перевела дух. — Хочу тебя поблагодарить, Энья, за добросовестную службу. Ты всегда была преданной служанкой и очень хорошим другом. — Харамис помедлила. — Не знаю, захочешь ли ты оставаться здесь с Майкайлой или нет, но каково бы ни было твое решение, я заранее благословляю тебя.Она опустила ладонь на лоб Эньи и на мгновение почувствовала, как тепло начало пульсировать у нее в пальцах. «Похоже, я утратила далеко не все силы, — подумала она. — И это очень хорошо».Харамис обулась, надела рукавицы и теплую зимнюю мантию в дополнение к оставленному Майкайлой платью, а затем отправилась разыскивать Узуна. Тот сидел перед камином в кабинете и оплакивал судьбу своей покровительницы — на том самом месте, на котором провел долгие годы, будучи арфой.— Старый мой друг, — начала Харамис, и тут голос вдруг изменил ей. — Ах, Узун! — с трудом произнесла она сквозь душившие слезы, от которых вдруг перехватило горло, помутнело в глазах и все лицо сделалось мокрым. — Куда бы я ни попала после смерти, я неимоверно буду по тебе скучать, А еще я хочу покорно попросить у тебя великодушного прощения за все те неприятности, что успела причинить тебе в жизни.— Вы никогда не причиняли мне неприятностей, принцесса, — быстро проговорил Узун.Харамис отлично знала, что он лжет: ей не составляло никакого труда припомнить бесчисленные случаи собственного эгоизма или просто неразумного поведения, когда страдали и Узун, и все прочие, кто ее окружал; но Узун скорей умер бы, чем согласился признать, что Харамис — существо не идеальное.— Не стоит так обо мне беспокоиться, — всхлипнул деревянный оддлинг.«А он ведь по-настоящему плачет, — заметила Харамис. — Как же все-таки искусно изготовили они это тело!»— Я останусь здесь лишь для того, чтобы сочинить еще одну балладу о вашем мужестве и об этом жертвоприношении, а затем отправлюсь вслед за вами. Майкайла давно уже обещала мне, что освободит мой дух от земных оков, как только вас не станет.— Что ж, поступай как тебе кажется лучше, — проговорила Харамис, обнимая его. — Прощайте же, стариннейший и любимейший из всех моих друзей!— Прощайте, принцесса, — Узун отвернулся к огню и закрыл лицо руками.
Харамис медленно поднималась по лестнице к балкону, на который всегда садились ламмергейеры. Файолон уже ждал там, держа в руках один из особых спальных мешков, которые Харамис использовала, чтобы посылать вестников-ниссомов в долины.— Я тут подумал, что на обратном пути Майкайлу стоило бы положить в такой мешок, — объяснил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108