южные оконечности этих водоемов разделял лишь узкий перешеек и полоска земли, утоптанная копытами и сапогами, поскольку здесь было святилище островов. Там высились огромные круги камней, загадочные и погруженные в вековые раздумья, они внушали страх даже тем, кто знать ничего не знал об их назначении или постройке. Известно было, что ни одну лошадь нельзя заставить пройти по перешейку в час меж закатом и рассветом и что ни один олень не забредал сюда в поисках сочной травы. Лишь козы, твари и так небезопасные, паслись среди камней, выглаживая и объедая траву, готовя поле для ритуалов, которые отправляли здесь в священное время года.Двое работников трудились на ровном участке пустоши, недалеко от озер и их охраняемого духами перешейка. Мужчина был высок, сухощав и крепок, и хотя одет он был по-крестьянски, двигался он как человек иного званья. В движеньях его чувствовалась быстрота и расчет тренированного тела. На его лице, еще молодом, но протравленном горькими морщинами, невзирая на привычную работу и безмятежность солнечного дня, залегла неспокойная дума. Темноглазый, как и его отец, мальчик подле него помогал вколачивать колышки в доску под ульи, которые вынесут на пустоши, когда зацветет вереск, и установят на уже ждущие их платформы.Без всякого предупрежденья, кроме мягкого стука копыт по пустоши и тени, упавшей на предмет трудов мужчины, к ним выехал король Оркнейский, Гавейн.Мужчина поднял голову. Гавейн, уже начавший было произносить слова небрежного приветствия, резко дернул на себя поводья.— Мордред!Опустив киянку, которой вбивал в доску очередной колышек, Мордред медленно поднялся на ноги. Тем временем из-за гребня ближайшего холма выехали десяток всадников, за ними показались пешие слуги с собаками. Бросив работу и разинув от удивления рот, мальчик во все глаза уставился на незнакомцев.Мордред ободряюще приобнял сына за плечи.— Ну надо же, Гавейн! Привет тебе.— Ты? Здесь? Давно ли? И кто это? — Он смерил мальчика взглядом. — Нет, этого я мог бы и не спрашивать! Он больше похож на Артура… — Тут он резко оборвал самого себя.— Не тревожься, — сухо отозвался Мордред. — Он говорит только на языке островов.— Клянусь богами, — воскликнул, против воли уйдя от предмета разговора, Гавейн, — если ты успел завести этого мальца до отъезда, ты, верно, поднимался раньше всех нас!Подъехали остальные всадники. Гавейн жестом приказал им отойти подальше и оставаться вне пределов слышимости. Он соскользнул с седла; к ним немедленно подбежал конюх, чтобы увести лошадь короля. Гавейн уселся на одну из деревянных платформ. Мордред после минутного промедления сел на другую. Повинуясь жесту отца, мальчик начал собирать разбросанные на земле инструменты. Делал он это медленно, то и дело бросая косые взгляды на короля и его свиту.— А теперь, — начал Гавейн, — рассказывай. Как и почему, все рассказывай. Все считают тебя умершим, иначе ты, дескать, давно б уже объявился, но я почему-то никогда в это не верил. Что с тобой произошло?— И ты еще спрашиваешь? Гахерис, верно, все тебе рассказал. Я полагал, что он уехал к тебе.— Разве ты не знал? Какой же я глупец, откуда тебе знать? Гахерис мертв.— Мертв? Как? Король его поймал? Я даже не думал, и все же…— Король тут ни при чем. Гахериса той ночью ранили, рана была пустячная, но он запустил ее, и та загноилась. Если б он приехал ко мне… но он не приехал. Он, должно быть, знал, какой суровый его ждет прием. Он поехал на север к своей полюбовнице, и к тому времени, когда слуга довез его туда, его было уже не спасти. Еще один, — горько добавил Гавейн, — на счету Бедуира.Мордред молчал. Сам он мог оплакивать одного лишь Гарета, но для Гавейна, единственного оставшегося в живых из сплоченного и шумного оркнейского клана, утрата была тяжелой. Так Мордред и сказал. Некоторое время они сидели на солнышке, вспоминая прошлое, и привычный знакомый пейзаж, раскинувшийся вокруг, делал эти воспоминания лишь еще более живыми и яркими. Потом Мордред, тщательно подбирая слова, принялся нащупывать почву.— Ты говорил о Бедуире с горечью. Она мне близка и понятна, поверь мне, но едва ли Бедуира можно винить за глупость самого Гахериса. Или, если уж на то пошло, за что-либо случившееся той ночью. Я не намерен заставлять его расплачиваться даже за это. — Он коротко коснулся своего плеча. — Ты должен понимать это, Гавейн, особенно теперь, когда у тебя было время смириться со своим горем. Той ночью заводилой был Агравейн, и Гахерис во всем следовал за ним. Они твердо вознамерились покончить с Бедуиром, даже если это означало, что для этого им придется убить королеву. Кто бы что ни говорил.— Знаю. Я знал их обоих. Агравейн был глупцом, а Гахерис — безумным глупцом и все еще носил в себе кровную вину за преступление более тяжкое, чем совершил кто-либо той ночью. Но я думал не о них. Я думал о Гарете. Он заслуживал лучшей доли, чем быть зарубленным человеком, которому он доверял, человеком, которому он служил.— Во имя всех богов, не было это убийством! — взорвался Мордред, и его сын встревожено поднял на него взгляд. Мордред вполголоса обратился к нему на местном наречии: — Отнеси инструменты домой. Сегодня мы больше работать не будем. Скажи матери, что я скоро приду. Не волнуйся, все будет хорошо.Мальчик убежал. Двое мужчин без слов смотрели, как удаляется вниз по склону худенькая фигурка. Там в лощинке у самого озера стояла хижина, чья кровля почти сливалась с темным вереском. Мальчик скрылся в проеме низкой двери.Снова повернувшись к Гавейну, Мордред заговорил серьезно:— Гавейн, не нужно думать, что я не горюю по Гарету так, как может брат горевать о брате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143