Пусть, если я
разрешаю. Может, мне ничего не нужно.
- Но ты даже не догадываешься, - возопил Торн.
- Когда у человека убыток или приварок, он всегда догадывается.
- Только наш институт умеет восстанавливать мембраны. Лечился бы он,
а ты бы носила ему свежие полевые цветы, свежих полевых мышей и жуков.
Если это в твоем вкусе...
- Вы, товарищ ученый, и все ваше фуфло не в моем вкусе. Советую
больше никому не объяснять, лучше многозначительно помалкивать. Не то
будут ржать мужики, бабы и лошади.
Когда он возразил, ее уже рядом не было.

3. ТРИ СТАДИИ
Утро выглядело неприятным во всех отношениях. С улицы сочился мутный
свет, пачкая комнату. Кто-то изнутри тупо долбил голову, будто хотел
вылупиться. Треп радио лез прямо с ногами в среднее ухо. Но Торн вспомнил
свои лучшие боевые деньки. Раскачался и бесстрашно, как парашютист, упал с
кровати. Но это не освежило.
В комнате, кроме него, ни людей, ни животных - а он чувствует на себе
щекочущие взгляды. Торн проверил, смотреть точно некому - а щекотно и
мурашки бегают. Как раз еще одно подтверждение чудинки: квартира
мало-помалу потянулась к нему. Все вроде бы остается на своих законных
местах: и двери, и шкаф, и стол, но одновременно и приближается, словно
хочет прильнуть. Торн срывает с магнитной подвески самурайский меч,
хватается за часы с индикатором ведьмацкой опасности. На этом фронте вроде
спокойно, что не очень утешает. Дмитрий Федорович благоразумно занимается
своими делами, но наступление, знай себе, продолжается. И Торн уже
понимает отчасти, что есть агрессоры или, может, благородные мстители со
своим наболевшим-накипевшим. Изнурены долгой и честной службой
автоматические двери, болезнь грызет мужественные радужные стены, а
вертящемуся шкафу очень одиноко. Они мычат от боли и тоски, как зверье,
попавшее к злому дрессировщику. Тому хочется сделать хороший цирк, а им -
просто исчезнуть. Свирепая власть не только понукает ими, но идет дальше в
каждую их частицу, заставляя и ее вкалывать. Они лезут с разных сторон,
они проникают сквозь границы Торна. Дмитрий Федорович уже не понимает, где
кончаются они и начинается он, не его ли самого, "царя природы",
дрессируют и погоняют. Торн бледнеет от ужасной догадки, что за все
придется держать ответ, и сбегает в ванную. Хочет взбодриться водичкой, а
из крана лезет мокрая ржавчина и располагается у него на языке.
Одновременно и кости принимаются гудеть, как водопроводные трубы.
Напоминая загнанного волками бычка, Торн ревет, воздев выпученные глаза к
потолку, а лампа хватает его коготками за зрачок и тут же перегорает,
плюнув искрами. Торн зажимает раненый глаз и спешит на кухню, полагая
вслед за своей бабушкой, что все неприятности, большие и малые - от разной
степени недоедания. Добравшись до холодильника, он застывает с открытым
ртом, пуская слюну. Цветок холодильника прилипает к коже и втягивается
вовнутрь, становится очередным органом тела, где хранится питание про
запас. Похрустывают, смерзаясь, кишки, Торн торопится, спотыкаясь и
подпрыгивая, к розовому кубу микроволновой печки. Одно лишь касание, и
побежали от нее жгучие и вертлявые многоножки.
"Может, повеситься сгоряча? Нет уж, врешь - не возьмешь. С другой
стороны, плохо быть одержимым бесами. Хотя эти бесы тоже по-своему
несчастные, чего я раньше не замечал, не до них было".
И тогда Торн нанес ответный удар по черепухе, нагло вторгнувшейся в
его жизнь. Ушел из дома, вскочил в электробус и поехал в институт. В
родном учреждении все должно было, конечно, устаканиться. Однако и в
общественном транспорте Дмитрию Федоровичу не дремалось и даже не сиделось
как следует. Пассажиры переглядывались, удивляясь его неотесанности, а
бедняге мнилось, что он по деревянной горке с занозами катится с ветерком
на собственной заднице. А когда Торн решительно пытался увильнуть в
сторону, электробус отозвался и сломался на перекрестке. Какой-то
электроциклист впилился в его борт от неожиданности. Рассыпавшиеся
пассажиры собрались и побежали догонять потерянное время. Циклиста
выковыряли из борта и запихнули в пневмопровод скорой помощи, раз - и в
больнице, два - и в морге. Торн же переминался на месте в глубокой
нерешительности.
Под мостовой в сверхпроводящей обмотке извиваются белые черви,
которые уже принимаются переползать ему на штанину. И на службу не тянет,
как прежде. Скорее отталкивает от службы. Потому что хоть институт и
остается за двумя поворотами, а дает о себе знать нехорошим образом.
Чудится Торну, будто там впереди бойня, виднеются похожие на монументы
мясорубки, и слышится горестное мычание тех, кому предстоит превратиться в
ровные палки колбасы. А когда уж Торну приходится придерживать кого-то,
пытающегося из мясорубки на волю выдраться, тогда и всякой нерешительности
конец.
"Эдак и целая страна в виде какого-нибудь зверя привидится. Так ведь
у знатных жителей древности уже случалось, но им-то было, кому
похвастать".
Торн вернулся домой, разрыл весь шкаф, добираясь до заначенной
когда-то коробки с ампулами люминола. Укололся впервые за десять лет; лег,
закутав голову теплым влажным полотенцем, и стал проваливаться в скользкий
колодец, похожий на кишку. Через пять минут все прошло, и можно было
начинать трудовой день как ни в чем не бывало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28