Как подозревал Джон-Том – а так оно и было на деле, – лошачиха просто хотела удостовериться сама, что луга в лесу нет и в помине; сколько она ни искала клевер и изумрудную траву, ей попадались лишь заросли кустарника да лужи с грязной водой. Удовлетворив свое любопытство, Дормас выкупалась в пруду, в который вливался горный ручей, ибо, катаясь по воображаемому разнотравью, измазалась с ног до головы.
Холодная вода смыла грязь, но раздражение и стыд остались.
Джон-Том принялся собирать мешки и тюки, а Клотагорб тем временем пытался с помощью магии вразумить своего ученика. Когда выяснилось, что волшебство на филина практически не влияет, чародей перешел к мерам физического воздействия. Неизвестно, что именно вывело Сорбла из транса – магия, которая с запозданием, но все-таки сработала, или увесистые подзатыльники, – однако филин более-менее очухался.
Более-менее – потому что он был настолько пьян, как будто напился не в воображении, а на самом деле. По всей видимости, это все же было не настоящее опьянение, а психические последствия пертурбации, которые обещали постепенно сойти на нет.
Кончив собирать поклажу Дормас, Джон-Том взобрался на сосну и крепко схватил Колина за плечо. Коала методично жевал сосновые иголки и бормотал себе под нос медвежьи мантры. Юноша как следует встряхнул чревоугодника, взяв попутно один или два аккорда на дуаре. Колин, вероятно, обладал необычайно развитым чувством реальности, ибо очнулся почти моментально.
К несчастью, Джон-Том слегка перестарался: коала свалился с ветки и тяжело плюхнулся на землю, но, судя по всему, ничуть не пострадал, поскольку тут же вскочил и огляделся с таким видом, словно с ним вообще ничего не случилось. Впрочем, наружность, как известно, обманчива. Мгновение спустя Колин пошатнулся, сел и закрыл морду лапами. Джон-Том испугался, что коала все же сломал себе что-то при падении с дерева, но вскоре стало ясно, что Колин, подобно Сорблу, страдает от последствий пертурбации. Медведь объяснил встревоженному юноше, что эвкалиптовые листья обладают слабым наркотическим действием. Вот почему коалы, которые едят их непрерывно, такие сонные и малоподвижные. В общем, нестрашно, однако надо подождать, пока прояснится в голове.
Что касается Маджа, то после того, как Клотагорб оправился от шока, вызванного лицезрением выдра, они с Джон-Томом и Колином едва стащили закадычного дружка с бревна. Все ожидали, что поведение Маджа, когда он придет в себя, будет приблизительно схоже с тем, какое продемонстрировала Дормас, однако выдр лишний раз доказал, что является единственным и неповторимым в своем роде экземпляром. Когда ему объяснили, что произошло, он разразился ругательствами, подобных которым здешние леса еще не слыхивали. Казалось, содрогнулся самый воздух. Но вот пыл Маджа, не говоря уже о запасе бранных выражений, подыссяк; выдр пнул то, что осталось от бревна, – во все стороны полетели щепки – и направился прочь, очевидно, чтобы попытаться переварить обиду, которую нанес ему пертурбатор.
– Подумать только, – заметил Колин. – Неужели водяной крысе стало стыдно?
– Боюсь, Мадж даже не знает такого слова. Мне кажется, он сердится на нас за то, что мы не дали ему насладиться до конца. Ничего, скоро отойдет.
Слова Джон-Тома некоторое время спустя получили подтверждение. Выдр отсутствовал около часа, потом вернулся в лагерь и принялся помогать Дормас с поклажей. Он не проронил ни звука до тех пор, пока не был проверен и заново упакован последний мешок. Лишь тогда выдр заговорил со своим другом:
– Слушай, приятель, тебе обязательно надо было влезать? Кто тебя просил?
– Пораскинь мозгами, Мадж, – посоветовал Джон-Том, закрепляя на спине лошачихи тюк с одеждой. – Мы угодили в пертурбацию, очутились во власти наваждения. Поверь, мне тоже очень жаль, что все происходило не наяву. В общем, я должен был вернуть тебя обратно.
– Знаю, знаю. Мы все связаны одной веревочкой, и все такое прочее.
Но ты что, не мог чуток погодить?
– Откуда мне знать, что может случиться, если я не потороплюсь вмешаться? – Юноша затянул узел, показавшийся ему не слишком тугим.
– Эй, осторожнее, – проговорила Дормас, обернувшись. – Ты же не шнурок завязываешь, в конце-то концов.
– Извини, – пробормотал Джон-Том. – Да если бы не я, ты бы мог никогда не вернуться в действительность! Клотагорб говорит, что в том иллюзорном мире запросто можно было застрять навсегда.
– И чем тебе это, елки-моталки, не нравится?
– Мадж, для каждого из нас в отдельности иллюзии, вполне возможно, не представляли серьезной опасности, однако они мешали нам продвигаться к цели, ради которой мы и вышли в путь.
– Приятель, скока раз тебе повторять? Заботиться надо сперва о себе, а уж потом о других. – Выдр повернулся и, понурившись, отправился на поиски ножа и лука.
Джон-Том глядел ему вслед и размышлял над случившимся. Итак, все они испытали одинаковые ощущения, у всех как бы воплотились в явь самые безудержные фантазии и мечты. Но, в отличие от Маджа, никто из остальных членов экспедиции не выразил желания остаться в призрачном мире осуществленных грез до конца своих дней. И причина этого не подлежит сомнению: всем, кроме выдра, было ясно, что рано или поздно ими исподволь завладеет скука – ведь когда у тебя, пускай даже во сне, есть все, стремиться не к чему. Клотагорб доходчиво объяснил, что для того, кто не может сбежать от иллюзии исполнения желаний, итогом будет смерть, а вовсе не погружение в нирвану. Вот если бы придумать способ вызывать ту иллюзию на пару часиков в день…
Интересно, о чем думает пертурбатор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86