Когда речь заходит о крупном (пусть только по рангу, по должности) государственном деятеле, становится неимоверно тяжело отделить его личность от того образа или, как сейчас говорят, имиджа, который складывался по поводу данной должности у общества на протяжении длительного времени (и уже поэтому обрел устойчивые непререкаемые черты). Такой деятель обречен на постоянное сравнение с идеальным императором, министром, директором, военачальником, причем идеалы монархов или полководцев в чем-то для разных слоев общества одинаковы, а в чем-то существенно разнятся. Что в подобном положении делать человеку, волей судьбы или сограждан занявшему высокий государственный пост? Судя по всему, перед ним открываются два пути.
Первый – раствориться в должности, всеми силами пытаться соответствовать общественному идеалу. Именно так жил отец нашего героя, император Николай I. Весьма показательно, что он даже в мелочах копировал Петра Великого, который был и остается для россиян идеальным правителем. Второй вариант поведения государственного человека состоит в том, чтобы, не обращая внимания на сложившийся у общества образ, делать свое дело, привнося в привычные, традиционные представления новые краски, черточки своего времени и своей неповторимой личности. Примеры такого поведения дали некоторые министры Александра II (братья Милютины, Головнин, Лорис-Меликов).
Наш герой выбрал свою линию поведения. Трудно сказать, насколько эта линия проводилась им осознанно, но чем дальше, тем жестче он отделял свою должность от личности, выполнение им государственных обязанностей от своей частной жизни. Желание вполне естественное и понятное, но насколько оно законно? Иными словами, каким перед нами предстает император Александр II, человек Александр Николаевич Романов и что подобное раздвоение дало той стране, которой он был призван управлять?
В обеих своих ипостасях наш герои был обречен на борьбу с устоявшимися веками понятиями о том, каким должен быть государь в бытовом и парадно-общественном отношениях. Выполняя монаршьи представительские функции, он или оказывался недостаточно внушительным, царственным, монументальным, или, безуспешно пытаясь копировать отца, разочаровывал окружающих неестественностью своего поведения и облика. Не будем вновь возвращаться к перипетиям личной жизни императора, которые в глазах современников выглядели не столько ниспровержением старого, отжившего, сколько непозволительным скандалом в царской семье, снижали образ императора до личности простого смертного. В результате наш герой, казавшийся между Николаем I и Александром III некой «беззаконной кометой», не смог утвердить в обществе ни нового образа монарха, ни избавить себя от одиночества, в своем триединстве неотступно сопутствовавшего царскому положению.
Что касается России, то борьба Александра II за право на личную жизнь, на простое человеческое счастье вызывала недоумение и раздражение как в «верхах», так и в широких слоях общества. Что же здесь удивительного? Ведь такое поведение вполне пристало какому-нибудь европейскому конституционному монарху, но не вождю нации, не наместнику Бога на земле, каким россияне привыкли видеть своего владыку. Александр Николаевич, стремясь к личному освобождению от пут и вериг прошлого, порывал не с пустыми условностями, а разрушал, как оказалось, нечто несравненно более важное. Абсолютно не желая этого, он покушался на ореол царской власти, на ту мистическую связь между царем и народом, которой во многом удерживалась Российская империя. Разрушив ее старые физические скрепы (крепостное право), он почти одновременно начал подкоп под ее старые духовно-идеологические основы...
Порицать его за это или хвалить – да разве в этом дело? История жестока, но объективна и справедлива, она давно воздала должное нашему герою, как, собственно, и исследователи, внимательно прислушивавшиеся и прислушивающиеся к ней. «Во всей нашей истории, – писал В. О. Ключевский, – нет другого события, равного по значению освобождению крестьян... Пройдут века, и все же нам трудно будет узреть другое общественное событие, которое отразилось бы на столь многочисленных областях нашей жизни». Вроде бы все ясно, но тут, как залп из орудий главного калибра, оглушает мнение Л. Н. Толстого. «Освободил крестьян, – пишет великий писатель, – не Александр II, а Радищев, Новиков, декабристы. Декабристы принесли себя в жертву». Несмотря на все уважение к классику и преклонение перед декабристами, хочется заметить, что попытки найти какую-то единственную причину важнейшего, переломного события в истории страны чаще всего являются неудачными. В данном случае сразу возникает вопрос ко Льву Николаевичу: почему мы должны ограничиться декабристами? А как же петрашевцы (тоже пожертвовавшие собой), Белинский, Герцен?.. Видимо, все же крестьян освободили сами крестьяне, отчетливо и напряженно ожидавшие «воли», общественный авангард, который не давал правительству забыть об этом ожидании, и, наконец, Зимний дворец, убедившийся к середине XIX века в недостаточной состоятельности крепостного права. Оформил же это освобождение человек по имени Александр Николаевич Романов, император Александр II.
Очевидцы преобразований 1860-1870-х годов по-своему, часто стихийно, поддержали оценку, данную нами государственной деятельности императора. Мало найдется в мировой истории правителей, которым благодарные современники поставили бы по собственной инициативе больше десятка памятников, в том числе огромный, излишне помпезный в Московском Кремле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139