«Как вам не стыдно! – возмущался Дмитрий Алексеевич. – Пускай другие поздравляют, а вы... знаете меня столько лет и считаете нужным поздравлять...» Он был человеком хладнокровным, равнодушным к чинам, несколько замкнутым. Работоспособностью обладал феноменальной. Однажды на Кавказе Милютину поручили найти решение некой серьезной задачи, и он целый месяц просидел над ней, не выходя из дому буквально ни на шаг. Без занятий Дмитрий Алексеевич не мог оставаться ни одной минуты. Когда он сделался военным министром, подчиненные шутили, что, оставаясь без дела, Милютин усердно запечатывал конверты со служебной корреспонденцией, наклеивал на них марки или набрасывал такие резолюции на входящие бумаги, что канцеляристам после этого оставалось только переписывать сделанное министром.
Проведение военной реформы потребовало от него нечеловеческого напряжения сил. Часто повторялась та ситуация, которую Милютин однажды описал в своем дневнике. "Как-то, – вспоминал он, – удалось заручиться обещанием государя подписать указ на другой день. Я уже праздновал победу и почти всю ночь посвятил подготовительной работе... Но!.. Вечером и ранним утром ополчились... на меня такие силы, что монарх, когда я к нему явился с готовым Высочайшим повелением, встретил меня словами: «Как хочешь, а наш проект не прошел. Прости, пока я ничего сделать не могу». Морской министр Н. К. Краббе рассказывал, как проходило обсуждение введения всеобщей воинской повинности в Государственном Совете. «Сегодня Дмитрий Алексеевич был неузнаваем. Он не ожидал нападения, и сам бросался на противника, да так, что вчуже было жутко... Зубами в глотку и через хребет. Совсем лев. Наши старички разъехались перепуганные». Милютин в те годы не единожды оказывался на грани отставки, но каждый раз императору удавалось сохранить его на министерском посту. Так продолжалось до весны 1881 года...
Свою деятельность Милютин начал с уменьшения централизации управления армией и предоставления большей самостоятельности военному руководству на местах (к 1871 году Россия была разделена на 14 военных округов, командующие которыми наделялись весьма ощутимой властью). Была запрещена отдача людей в солдаты за совершенные ими преступления, отменены телесные наказания для рядового состава, введено обязательное обучение солдат грамоте и счету, проведено перевооружение армии нарезным оружием, заряжающимся с казенной части, улучшены офицерские кадры. Венцом же военной реформы стало введение с 1 января 1874 года устава о всеобщей воинской повинности. Этот устав, резко сокращавший срок действительной военной службы и вводивший понятие «запаса», позволил заметно сократить расходы на армию в мирное время и развертывать значительные силы в преддверии войны.
Как и крестьянская реформа, военная встретила ожесточенное сопротивление ретроградов, обвинявших Милютина в попытках уравнять дворян с чернью, исчезновении боевого духа армии, забвении традиций русского оружия и т. п. Однако военный министр, опираясь на неизменную поддержку императора, довел дело до конца. Очень точно определил его усилия замечательный русский юрист А. Ф. Кони. «Милютин, – писал он, – обратил дело защиты родины и суровой тяготы для многих в высокий долг для всех и из одиночного несчастья в общую повинность». После гибели Александра II военный министр, как и другие реформаторы оказался ненужным новому правителю. Он доживал свой век в Крыму, в Симеизе, охотно принимал гостей и умер глубоким стариком в 1912 году.
Последней проблемой, о которой стоит поговорить прежде, чем рассматривать «здание реформ» в целом и рассуждать об особенностях этого здания, является вопрос о проектах конституционного устройства России. Поднятый в начале XIX века Александром I, он буквально витал в воздухе в 1860-1870-х годах, постоянно натыкаясь на нежелание, боязнь Александра II делиться властью с обществом. А откуда у него, скажите на милость, могло возникнуть такое желание или вообще твердая и взвешенная линия поведения по данному поводу? К. Д. Кавелин, имея в виду российскую интеллигенцию, говорил об «отсутствии между поколениями умственной и нравственной преемственности». А была ли такая преемственность у российских монархов XVIII-XIX веков? Не будем забывать, что в эти столетия не всегда соблюдалась даже физическая преемственность власти, то есть переход престола к безусловно законному наследнику. А что уж говорить о сути правления!
Петр I подвергает ломке традиционный государственный аппарат, Церковь, социальные отношения, элементы культуры. Преемники Петра, не говоря об этом вслух, потихоньку хоронят его политическое наследие просто потому, что оказываются не в силах освоить его и продолжить начатое монархом-реформатором. Павел I старается разрушить все, созданное матерью-императрицей. Александр I отказывается от отцовских методов управления страной. Николай I, считая проекты брата гибельной утопией, доводит до абсурда попытки лично проконтролировать все стороны жизни общества. Наконец, Александр II, пусть и под давлением обстоятельств, вынужден отказаться от милой его сердцу отцовской системы руководства нацией и пуститься в самостоятельное плавание. Стоит ли тут говорить о серьезной преемственности власти, о продолжении глубокой традиции во внутренней и внешней политике?
К тому же вопрос о конституционной монархии в России в XIX веке – это вопрос не только об уступках со стороны трона, но и о самостоятельности, зрелости, «политичности» дворянского общества. Именно дворянского общества, как наиболее свободного, грамотного, состоятельного и организованного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139