Вот и заданная высота — 7000 метров, переводим самолеты в горизонтальный полет, снижаем мощность моторов, и сразу их гул заметно ослабевает. Кислородная маска покрылась инеем, за бортом самолета 35 градусов мороза, да и в кабине не теплее.
— Товарищ командир, впереди Минск, вижу большие пожары, — сообщает штурман Хомчановский.
Мне и самому впереди по курсу виден большой город. Над ним к небу, вырываясь из бушующего пламени, поднимаются столбы дыма, но, сломленные и пригнутые ветром, они огромной черной клубящейся стеной относятся на северо-запад.
— Погодите… за все отплатим сторицей, — ругается штурман.
— Вот и положи этому начало сегодняшней бомбежкой, — сказал я Хомчановскому.
Под самолетом проплывают отдельные кучевые облака, постепенно разрастаясь, они превращаются в длинные белые гряды, вытянутые с юго-запада на северо-восток, и, соединившись, укрывают собой зеленые луга, леса, большие колхозные поля, голубые реки и озера, черную и коричневую паутину железных и шоссейных дорог, всю ту земную красоту, которая нам открывалась с высоты и так же, как в мирное время, волновала и восхищала нас.
Облачность закрыла от наших глаз и горящий Минск. Но мысли возвращались к нему, воображение рисовало страшную картину происходящего в этом городе…
Через три часа полета показался В., обходим его с юга и некоторое время летим на запад. Затем разворачиваемся на восток и идем на цель. Командир нашей группы качнул самолет с крыла на крыло, это сигнал «мы на боевом курсе». На самолете ведущего открылись бомболюки, Хомчановский тотчас открыл их на нашем корабле. Кажется мне, что самолет и я — одно целое, малейшее изменение режима полета чувствую всем своим существом, мгновенно реагирую соответствующим отклонением рулей. Все силы направлены на то, чтобы как можно точнее вести самолет. «Вторым зрением» вижу, как отделилась первая бомба от командирского самолета. В это мгновение рука Хомчановского нажала кнопку электросбрасывателя, и наши бомбы одна за другой, сойдя с замков бомбодержателей, полетели вниз. Самолет качнулся, освободившись от тысячекилограммового смертоносного груза. Зенитные снаряды все ближе и ближе рвутся у наших самолетов, командир группы стал резко маневрировать по курсу и по высоте, мне стоило большого труда держать свое место в строю, я не видел, как взорвались бомбы и каковы результаты нашего удара.
Когда мы были уже далеко от цели и снизились на среднюю высоту, сняв кислородную маску и обтерев вспотевшее лицо, я спросил Хомчановского:
— Как отбомбились?
— Попали по аэродрому хорошо, но из-за многочисленных разрывов, дыма и пыли определить результаты не смог.
Вся наша группа на свой аэродром вернулась без потерь. За все время полета к цели и обратно вражеских истребителей не встретили. Зенитный огонь над целью был неэффективным, и от него ни один наш самолет не пострадал.
Так закончился первый боевой вылет.
Все группы задание выполнили успешно. Внезапным бомбардировочным ударом были повреждены пристанционные здания и пути на железнодорожном узле. На патронно-снарядном заводе наблюдались мощные взрывы и пожары.
При возвращении в районе севернее Минска на высоте 1500 метров группу командира полка атаковали истребители Ме-109. В результате этих атак два наших самолета совершили вынужденную посадку.
Самым невеселым событием этого дня было то, что наша истребительная авиация не только не прикрыла нас на маршруте, но и атаковала нас в районе Могилева. Один И-16 так потрепал самолет лейтенанта Кайеревича, что тому пришлось произвести посадку на аэродроме в Могилеве. Там же, на аэродроме, Владимир Кайеревич встретился с атаковавшим его летчиком и сделал неприятное открытие: не все наши истребители знали силуэты самолетов ДБ-ЗФ. После горького урока многие из нас при встрече со своими истребителями срочно подавали сигналы «я свой самолет».
В последующие недели наш полк не использовался как дальнебомбардировочный, а наносил удары по целям у самой линии фронта. Мы бомбили противника на марше, разрушали переправы, уничтожали мотомеханизированные колонны — действовали с учетом той тяжелой обстановки, какая сложилась на фронте в первые дни войны.
В один из последних дней июня одна группа самолетов полка нанесла мощный бомбовый удар по танковым частям фашистских войск в районе Гродно. Одновременно вторая группа, в которую входил и мой экипаж, бомбила аэродром в Гродно, захваченный немцами вместе с нашей техникой. Было тяжело бомбить стоящие вокруг летного поля свои самолеты, особенно СБ (скоростные двухмоторные бомбардировщики конструкции А. А. Архангельского, использовавшиеся в Аэрофлоте под наименованием ПС-40). Они дороги нам, так как на них мы летали до войны на почтовых трассах. Это были очень легкие, маневренные и надежные машины.
В тот же день пришлось еще участвовать и во втором боевом вылете в район Картуз — Береза (в 30 километрах восточнее Пружан). Удар наносился по мотомеханизированным частям врага, прорвавшимся из Пружан и стремительно продвигавшимся на восток. В налете участвовали четыре звена, удары наносили звеньями с интервалом в 20 минут. В это время другие эскадрильи бомбили танковые колонны на шоссе Кобрин — Брест.
На запад мы летели против солнца, его яркие лучи слепили глаза, затрудняя наблюдение за воздухом. Над целью противник встретил нас мощным зенитным огнем. На боевом курсе мы шли сквозь завесу разрывов, самолеты беспрерывно вздрагивали, в кабине пахло пороховыми газами. Маневрировать было нельзя: штурманы уже припали к окулярам прицелов…
Вдруг обстрел зениток прекратился, и сразу же застрочили пулеметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106