Но едва Эраст Петрович высвободился из девичьих объятий, письмоводитель склонился перед ним чуть не до земли, да так и замер в этой позе.
- Господи, Сирота, да вы-то что?
- Мне стыдно за то, что в Японии есть такие люди, как Сэмуси, - глухим голосом сказал тот, не поднимая головы. - И это в первый же день вашего приезда! Что вы должны думать о нас!
Фандорин стал было объяснять патриоту, что в России тоже очень много плохих людей и что он отлично знает: судить о народе следует по его лучшим, а не худшим представителям, но тут на вице-консула обрушилась новая напасть.
Круглолицый разбойник перестал посекундно оглядываться в сторону моста, запыхтел и вдруг как повалится Эрасту Петровичу в ноги, как примется стучать крепким лбом о мостовую!
- Он благодарит вас за спасение его чести и его жизни, - перевел Сирота.
- Скажите ему, пожалуйста, что благодарность принята, пусть поскорей встанет, - нервно сказал титулярный советник, оглядываясь на публику.
Бандит встал, поклонился в пояс.
- Он говорит, что он - солдат почтенной шайки «Тёбэй-гуми», которая более не существует.
Словосочетание «почтенная шайка» так заинтересовало Фандорина, что он попросил:
- Пусть расскажет о себе.
- Хай, касикомаримасита , - снова поклонился «солдат», прижал ладони к бокам и стал даже не рассказывать, а скорее докладывать, причем совершенно по-военному «ел глазами начальство», в роли которого оказался Эраст Петрович.
- Он из семьи потомственных мати-якко и очень этим гордится. (Это такие благородные якудзы, которые защищают маленьких людей от произвола властей. Ну, заодно, и обирают, конечно), - полупереводил-полукомментировал Сирота. - У его отца на руке было всего два пальца. (Это в якудзе такой обычай: если разбойник в чем-то провинился и хочет извиниться перед шайкой, то отрезает себе кусочек пальца.) Сам он, правда, отца не помнит - про него люди рассказывали. Мать у него тоже из почтенной семьи, у нее все тело было в татуировках, до самых коленок. Когда ему было три года, его отец сбежал из тюрьмы, спрятался на маяке и дал знать жене - она служила в чайном доме. Мать привязала ребенка на спину и поспешила к мужу на скалу, но ее выследили и донесли стражникам. Те окружили маяк. Отец не захотел возвращаться в тюрьму. Он ударил жену ножом в сердце, а себя в горло. Маленького сына тоже хотел зарезать, но не смог и просто бросил в море. Однако карма не позволила мальчику утонуть - его выловили и отнесли в приют.
- Ну и зверь же был его папаша! - воскликнул потрясенный Эраст Петрович. Сирота удивился:
- Почему зверь?
- Да ведь он зарезал собственную жену, а малютку сына б-бросил со скалы!
- Уверяю вас, он ни за что не стал бы убивать свою супругу, если бы она сама его об этом не попросила. Они не захотели расставаться, их любовь оказалась сильнее смерти. Это очень красиво.
- Но младенец-то здесь при чем?
- У нас в Японии на это смотрят иначе, извините, - строго ответил письмоводитель. - Японцы - люди ответственные. Родители отвечают за своего ребенка, особенно если он совсем маленький. Мир так жесток! Разве можно бросать на произвол судьбы беззащитное существо? Это слишком бесчеловечно! Семье нужно держаться вместе, не разлучаться. В этой истории трогательней всего то, что отец не смог ударить своего маленького сына ножом...
Пока между вице-консулом и его помощником происходил этот диалог, коротышка вступил в беседу с Софьей Диогеновной. Поклонился ей и задал какой-то вопрос, от которого девица всхлипнула и горько заплакала.
- Что такое? - вскинулся Фандорин, не дослушав Сироту. - Этот бандит вас обидел? Что он вам сказал?
- Не-ет, - зашмыгала носом Благолепова. - Он спросил... он спросил, как поживает мой почтенный батюшка-а-а...
Из глаз барышни снова хлынула влага, очевидно, производимая ее слезными железами в поистине неограниченном количестве.
- Разве он знал вашего отца? - удивился Эраст Петрович.
Софья Диогеновна сморкалась в мокрый платок и ответить не смогла, поэтому Сирота переадресовал вопрос якудзе.
- Нет, он не имел чести быть знакомым с отцом желтоволосой госпожи, но вчера ночью он видел, как она приходила за своим родителем в «Ракуэн». Он был очень общительный человек. Одни от опиума засыпают, другие, наоборот, становятся веселыми и разговорчивыми. Старый капитан не умолкал ни на минуту, всё рассказывал, рассказывал.
- Что рассказывал? - рассеянно спросил Фандорин, доставая часы.
Без четверти восемь. Если придется ехать с консулом на пресловутый Холостяцкий бал, то хорошо бы перед этим принять ванну и привести себя в порядок.
- Про то, как возил трех пассажиров в Токио, к причалу Сусаки. Как ждал их там, а потом привез обратно. Они говорили на сацумском диалекте. Думали, что гайдзин не поймет, а капитан давно по японским морям плавает, все диалекты понимать научился. У сацумцев были с собой длинные свертки, а в свертках мечи, он разглядел одну из рукояток. Чудная, покрыта камиясури. - Здесь Сирота запнулся, не зная, как перевести трудное слово. - Камиясури - это такая бумага, вся в стеклянной крошке. Ее используют, чтобы делать поверхность дерева гладкой...
- Наждаковая?
- Да-да! Наж-да-ковая, - медленно повторил Сирота, запоминая.
- Но разве рукоятка может быть наждаковой? Ладонь раздерешь.
- Конечно, не может, - согласился японец. - Но я всего лишь перевожу.
Он велел якудзе продолжать.
- Эти люди очень плохо говорили про министра Окубо, называли его Ину-Окубо, то есть «Собака Окубо». Один, сухорукий, который у них за старшего, сказал: «Ничего, завтра он от нас не уйдет». А когда капитан их привез в Йокогаму, они велели завтра за час до рассвета быть на том же месте и дали хороший задаток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23