Сэр Харвей знал все это и, вероятно, многое другое помимо того, что она сумела выразить словами, однако он никогда не рассказывал ей о себе. Ей было известно о нем лишь то, что он родился в Англии, и присущая его нации сдержанность скрывала не только его прошлое, но и его мысли и чувства за непроницаемым барьером серых, холодных как сталь глаз.
Когда девушка облачилась в платье, более скромное, чем обычно, так как у нее почему-то не было желания одеваться в этот день enfete, несмотря на карнавал, она распахнула дверь спальни и поспешила в галерею.
Сэр Харвей стоял в ее дальнем конце, беседуя с человеком, который не был знаком Паолине. Чувствуя, что перебивать их было бы невежливо, девушка направилась в малую библиотеку, единственным украшением которой, кроме многочисленных книг, был великолепный плафон, изображавший поднимающегося из волн моря Нептуна в окружении стайки сладострастных богинь. Паолина присела на стул, с грустью спрашивая себя, почему венецианцы, окруженные множеством прекрасных произведений живописи, так возбуждались при виде живой женщины. Она невольно сравнивала свою стройную, еще не вполне созревшую фигуру с пышными, чувственными формами Венеры и Юноны, и ей казалось, что это сравнение было явно невыгодно для нее. Паолина даже не представляла себе, какой прелестной она выглядела сейчас, с глазами, печальными от охвативших ее дурных предчувствий, и чуть опущенными в задумчивости уголками губ. Когда сэр Харвей вошел в дверь, Паолина, погруженная в размышления, не сразу заметила его. Он остановился и некоторое время наблюдал за нею, отмечая взглядом ее тонкие, нежные пальцы, грациозные движения рук и гибкую, округлую шею без всяких украшений, кроме прекрасных кружев, которыми был отделан корсаж.
– Вы хотели меня видеть?
Голос его прозвучал неожиданно резко.
Паолина вздрогнула и быстро обернулась к нему.
– Да, мне нужно было... видеть вас.
– Зачем?
– Не знаю. Мне казалось, что нам необходимо кое-что обсудить. Наверное то, о чем вы собирались рассказать мне.
Сэр Харвей проследовал через всю комнату к письменному столу, на котором были разложены его бумаги.
– Должно быть, вы обладаете даром предвидения, – заметил он, – если только вы не услышали о том, что случилось раньше, чем об этом сообщили мне.
– О том, что случилось! – повторила ошеломленная Паолина. – Я даже понятия не имела, что на самом деле что-то произошло. Просто мне было не по себе.
– И не без основания, – отозвался сэр Харвей. – Как мне только что передали, прошлой ночью маркиз покончил с собой.
– Маркиз! – воскликнула Паолина. – Но этого не может быть! Кто вам сказал?
– Один из его слуг. Графиня попросила меня прийти к ней. Я как раз решал, соглашаться мне или нет.
– Ну конечно же, вы должны немедленно отправиться к ней, – ответила Паолина. – Она сейчас, должно быть, вне себя от горя. Это так ужасно... невероятно! Почему маркиз решился на такой поступок?
– Думаю, вы сами знаете ответ на свой вопрос, – холодным тоном отозвался сэр Харвей.
– Я? Но при чем здесь я?
– Дело в том, что маркиз покончил с собой из-за вас.
– Нет! Нет! – вскричала Паолина. – Это неправда! Этого не может быть!
– К сожалению, это действительно так, – возразил сэр Харвей.
– Я не могу в это поверить! – настаивала Паолина. – Ох, бедный, бедный маркиз! Я знала, что он был глубоко несчастен, но не могла же его жизнь быть настолько невыносимой, чтобы он предпочел... умереть.
Слезы выступили у нее на глазах, и ей едва удалось выговорить последнее слово.
– О чем он говорил с вами, когда вы вышли на балкон? – осведомился сэр Харвей.
– Он сказал мне, что... любит меня, – срывающимся голосом ответила Паолина. – И еще он говорил мне, что его... женили, когда ему было только четырнадцать лет, а его жена... потеряла рассудок, но... осталась в живых. Поэтому у него не было возможности... просить моей руки.
На какое-то мгновение ее всхлипывания прекратились, и затем она добавила:
– Вчера я весь вечер... спрашивала себя, почему он не мог... расторгнуть свой брак.
– Это было бы невозможно, – произнес сэр Харвей резко. – Ни одна знатная семья в Венеции не потерпит подобного скандала. Только выскочки и вольнодумцы могут позволить обсуждать свои сугубо личные дела, касающиеся только семьи, на публике.
– Тогда он просто устал от жизни, – вздохнула Паолина.
– Должно быть, он слишком глубоко вас любил.
– Он... говорил об этом, но я... не поняла.
– А вы любили его?
Его слова пронзили ее слух, словно выстрел. Паолина в изумлении подняла на сэра Харвея заплаканные глаза.
– Он... нравился мне, – ответила она неуверенно. – Он казался очень спокойным и... серьезным и не внушал мне страха, как некоторые... другие мужчины здесь. Но я... не любила его.
– Судя по всему, вы сказали ему тогда слишком много или, напротив, слишком мало, – стоял на своем сэр Харвей. – Подобная трагедия не может быть объяснена всего лишь несколькими словами, сказанными на балконе.
Он казался раздраженным. Вто же время в его голосе чувствовалось что-то еще, какая-то обидная, почти жестокая нотка, отчего лицо Паолины покрылось румянцем и девушка едва не лишилась дара речи.
– Н... нет! Вы не должны... так думать обо мне. Он... нравился мне, только и всего. Он казался мне... добрым и чутким.
– Вряд ли можно считать проявлением чуткости то, как он поступил сейчас с вами, – ответил сэр Харвей.
– Со мной? – удивилась Паолина.
– Да, с вами, – последовал неумолимый ответ. – Вы хотя бы можете себе представить, какие толки эта внезапная смерть вызовет по всей Венеции? Ни один человек здесь не поверит, что безобидная дружба могла привести к такой ужасной трагедии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83