Магистр повернулся спиной к ветру и взглянул на город через Большую бухту. Вид был превосходный. Сейчас маяк возвышался даже над древними обелисками – установленными недалеко от южного окончания Гептастадия «иглами Клеопатры», как их звали горожане, хотя их воздвигли еще до этой царицы.
Аргирос не знал, сколько времени он готов был любоваться видом, но сухое покашливание Хесфмоиса вывело его из задумчивости.
– Я привел вас сюда не для осмотра достопримечательностей, – сказал плотник. – Взгляните прямо вниз.
Магистр сделал один длинный и один короткий шаг и оказался на краю каменного блока. Ни ограда, ни перила не отделяли его от пустого пространства в двести футов. Он осторожно заглянул за край; только выучка, приобретенная в римской армии, не позволила ему из страха встать на колени или лечь на живот. Далеко, далеко внизу люди с табличками и стражники выглядели похожими на насекомых. Аргирос скрепя сердце отступил назад.
– Очень высоко, – констатировал он очевидное.
Хесфмоис пристально смотрел на магистра.
– А вы хладнокровны, – отметил он не без сожаления. – А если бы вам пришлось здесь работать, а не просто стоять?
– Я бы не смог, – признал магистр без обиняков. – Но это и не моя профессия.
– Работать на такой высоте – нет такой профессии, – ответил Хесфмоис. – Если сделаешь один неверный шаг, если кто-то нечаянно толкнет тебя, если под тобой не выдержит перекладина лесов, даже если ты неловко замахнешься молотком – полетишь вниз, где от тебя останется только красная клякса на камне. Уже многие нашли такую смерть, и погибших было бы больше, если бы мы не объявили анахорезис.
– Кто-то, конечно, разобьется, – кивнул Аргирос. – Есть опасные занятия: в рудниках, в армии, и, разумеется, на такой высоте, как эта. Но почему вы говорите, что гибнут многие?
– Эта часть маяка квадратная в плане, верно? – спросил Хесфмоис.
Магистр снова кивнул.
– Так вот, следующая часть должна быть восьмиугольной и уже – немного, но уже. Как, по-вашему, быть плотникам, которым почти не на что опереться ногами, когда они сколачивают леса; или каменотесам, карабкающимся по этим лесам, чтобы шлифовать и полировать внешнюю поверхность блоков; или бетонщикам, которым надо соскабливать выдавливающиеся между блоками излишки раствора?
– Вы хотите сказать мне, что теперь риск возрос, – медленно произнес Аргирос.
– Вот об этом я и говорю.
– Как мы тогда можем его уменьшить? – спросил магистр. – Я имею в виду уменьшить настолько, чтобы все гильдии вернулись к работе? Александрии, и всей империи, нужен восстановленный маяк.
– И в Александрии, и во всей империи и гнилой фиги не дадут, сколько бы рабочих ни погибло при его восстановлении, – с горечью сказал Хесфмоис. – Теперь вы видите, в чем загвоздка, человек из Константинополя. Что вы собираетесь предпринять?
– Сейчас я не знаю, – ответил Аргирос. – Честно. Я не могу творить чудеса, хотя на эту башню с завистью могли бы взирать многие святые столпники.
Хесфмоис проворчал:
– По крайней мере, вы честны. Вы…
Он осекся: магистр поднял руку.
– Я не закончил. Так или иначе, но я найду ответ. Клянусь Богом, Богородицей и святым Муаметом, покровителем перемен, да услышит он мои слова.
– Да услышит, – повторил Хесфмоис и перекрестился; Аргирос последовал его примеру. Плотник добавил: – Только обратят ли внимание на это префект и его люди, это другой вопрос.
Не дожидаясь ответа, он начал спуск по лестнице. Напоследок окинув взглядом панораму города, Аргирос отправился за ним.
После обеда, уже вернувшись с острова в город, Василий пристально смотрел в сторону наполовину восстановленного маяка. Ему вспомнилась непристойная игра слов, которая невольно занимала его сегодня утром. Думая об этой фривольности, он почувствовал эрекцию.
Василий нахмурился и сжал кулаки, пытаясь подчинить тело своей воле. Но тело, как обычно, сопротивлялось.
«О, из тебя выйдет хороший монах, – с досадой сказал себе Аргирос, – замечательный монах; тебя канонизируют после смерти под именем святого Василия Приапа.»
Теперь его воспоминания обратились к Елене. Но он вспоминал ее слишком живо, вспоминал прикосновения ее губ, желание, разливавшееся по ее телу. Он поймал себя на мысли о Зоис – какова она? Он ужасно злился на себя. Это было не только уступкой постыдной похоти, но и предавало память умершей жены. И все же он думал о Зоис.
Ночью он опять видел сон и, как всегда, проснулся слишком рано.
– Дорогой мой господин, не иначе, вы шутите! – Брови Муамета Деканоса поднялись к линии волос. – Вы хотите, чтобы я сел и принялся торговаться с этими… этими работягами? Это же создаст ужасный прецедент! Ужасный!
– Я думал об этом, – признал Аргирос. – И мне это не нравится. Но мне не нравится и то, что маяк недостроен. Как и императору. Вот в чем непосредственная задача. А прецедент – это всего лишь прецедент.
Деканос смотрел на магистра, точно тот только что предложил силой обратить все население империи в веру персов-огнепоклонников.
– Прецедент – составная часть клея, который держит империю в целости, – чопорно заметил заместитель префекта.
– Верно, – ответил магистр. – Поставки зерна из Александрии в Константинополь – это еще одна составная часть. Император теряет терпение из-за того что суда на обратном пути сюда сбиваются с пути. И этому он придает больше значения, чем прецеденту.
– Это вы так считаете, – парировал Деканос. – Вы.
– Вы хотите, чтобы я встретился с префектом и выслушал его мнение относительно вашей позиции?
Лицо александрийского чиновника помрачнело от злости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101