Возвратясь вечером в казарму, Скаурус долго думал о Сотэрике. Все действия намдалени вызывали тревогу. Он был еще вспыльчивей, чем Туризин Гаврас, а это уже говорило о многом. Хуже того, он был лишен того легкого обаяния, которым так щедро наделила природа Севастократора. Сотэрик всегда балансировал на острие бритвы, он вечно чувствовал себя дерущимся не на жизнь, а на смерть, постоянно отстаивал что-либо буквально «до последней капли крови». Марк, однако, не мог отказать ему в смелости, энергии, военном опыте и даже в уме. Трибун вздохнул. Люди здесь были такими же, какими они были и в Риме. И отнюдь не такими, какими он хотел бы их видеть. Глупо ждать иного. Особенно тому, кто считал себя стоиком.
Он вспомнил старую пословицу, которая пришла ему на ум, когда намдалени предложил захватить Видессос. Марк позвал Горгидаса:
— Кто это сказал, — спросил он грека, — «кого боги хотят уничтожить, того они лишают разума»? Софокл?
— Милосердный Зевс, нет! — воскликнул Горгидас. — Это мог сказать только Эврипид, хотя я и забыл, в какой трагедии. Когда Софокл говорит о человеческой душе, ты можешь только молить богов, чтобы его слова оказались правдой. А когда эту правду находит Эврипид, тебе страстно хотелось бы, чтобы он все-таки ошибался.
Трибун поневоле задумался над тем, кто же автор пьесы, что давали сегодня днем.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПОДАРОК АВШАРА
9
Веротерпимость и дружба — идеи, которые так страстно проповедовал Патриарх, были опрокинуты под яростным натиском его же монахов. Слишком немногие из них имели тягу к образованию, большинство же были весьма самонадеянны в своем невежестве. Из многочисленных монастырей, подобно рою злых пчел, высыпали толпы жрецов и начали страстно опровергать призыв Бальзамона к спокойствию. В который раз переполняемый ненавистью Видессос поднимался на грабеж и насилие.
Марк вел несколько манипул с тренировочного поля в казарму, когда увидел, что путь его перегорожен большой толпой, жадно внимающей возбужденному монаху. Высокий худой человек со следами оспы на лице и горящими глазами стоял на перевернутой телеге перед лавкой бакалейщика и выкрикивал, обращаясь ко всем, кто его слышал, речь, полную ненависти к еретикам.
— Любой, изменяющий догматам веры, есть пособник — нет, жалкий раб! — ледяной адской нечисти! Единственные и неизменные слова Фоса проклятые чужеземцы извращают своими баснями о ставках и азартной игре. Они хотят соблазнить нас, сманить с истинного пути и бросить в холодные объятия Скотоса, а наш великий Патриарх, — в ярости он почти выплюнул это слово, — поощряет их и помогает Отцу Зла войти в наш дом. Воистину, говорю я вам, друзья мои, не должно свершиться этой сделке с силами Тьмы. Отступившие от истинной веры сами идут к пропасти и увлекают за собой других, подобно тому, как один испорченный персик заражает гниением всю корзину. Бальзамон призывает нас к терпимости. Что ж, сегодня мы терпим ересь намдалени, а завтра нам придется терпеть и храм Скотоса? — Монах произнес слово «терпимость» как грязное ругательство. Его голос зазвучал еще пронзительнее. — Если восточные варвары не признают правоту нашей веры, гоните их из города, говорю я вам! Они так же страшны, как и Казд, и даже еще больше, потому что еретики носят маску святош, скрывая свое неверие!
Толпа, внимавшая ему, гудела в одобрении. Люди потрясали кулаками, раздавались вопли: «Грязные варвары!», «Чтоб чума взяла намдалени!»
— Придется разбить несколько пустых голов. Сейчас этот дурак подольет в огонь еще немного масла, и наше дело плохо, — сказал Виридовикс Марку.
— Но тогда вспыхнет весь город, — ответил трибун. Он видел, что его солдаты уже положили руки на рукояти мечей и приготовились пустить в ход длинные палки, которые они использовали на тренировках вместо копий.
Как раз в этот момент монах поднял голову и увидел римлян — людей в незнакомой одежде. Он, вероятно, понял, что это не намдалени, но в своей ярости был готов броситься на любого чужеземца. Оратор вытянул свой длинный костлявый палец и крикнул, указывая на легионеров:
— Видите? Это люди Княжества пришли, чтобы зарубить меня раньше, чем я успею поведать вам слова правды!
— Ложь! — закричал римлянин, чувствуя, что толпа уже готова растерзать легионеров. За своей спиной он услышал, как Гай Филипп предупреждает: «Хотят они нас бить или не хотят, но кто без команды двинется, получит по лбу!»
— Ложь?! — с раздражением спросил монах. — Так скажи правду!
Толпа медленно растекалась вокруг легионеров, окружая их.
— Разве ты не видишь? Мы поисковая группа. Ищем храм Скотоса, о котором ты говорил. Кстати, ты не подскажешь, как туда добраться?
Монах в изумлении вытаращил глаза, живо напомнив Марку только что выловленного карпа. Толпа замерла, пораженная наглостью чужеземца. Скаурус внимательно наблюдал за людьми — примут ли они шутку или растерзают римлян за богохульство? Сначала один, потом другой, затем еще трое человек в толпе разразились грубым хохотом. Через миг вся толпа уже хохотала. Видессиане стояли лицом к лицу с легионерами, но не нападали на римлян, а хвалили находчивость их командира. Монах, внезапно покинутый своими слушателями, бросил последний, горящий ненавистью взгляд на Скауруса, слез со своего импровизированного подиума и исчез — ушел разжигать ненависть в другом месте. (В этом Марк был уверен.)
В толпе раздалось ворчание. Монах развлекал людей, но он ушел, и теперь они ожидали того же от Скауруса Тишина становилась слишком долгой. Трибун больше не мог придумать ничего забавного. И тут загремел могучий голос Виридовикса, затянувшего песню приграничных районов, повествующую о битвах с конокрадами из Казда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124