Ну, пойдем.Они подошли к машине, и Забродов распахнул дверцу багажника. В багажнике влажной спутанной грудой громоздилась сеть. Нефедов поднял брови: сеть как-то совершенно не вязалась с тем, что он знал об Илларионе.– Это он, наверное, подсмотрел, как я сеть вытаскивал, – сказал Забродов. – Не хмурься, Григорьевич, рыбы в ней почти не было. Видно, недавно поставили.Надеюсь, ты не думаешь, что это мое хозяйство? ;– Не волнуйся, – проворчал Нефедов. – Хозяйство знакомое. У нас в деревне только козлихин зять такие плетет. Что-то Колька мудрить начал. Мальчонку подослал…– Колька – это такой здоровенный, белобрысый? – уточнил Илларион. – На глазок лет тридцать – тридцать пять, немного косолапит… Он?– Вылитый, – сказал удивленный Нефедов.– Ну, так он, наверное, заболел. Рука у него болит, и еще челюсть. И шея наверняка не ворочается. Можешь пойти, навестить больного. А вот это, – Забродов нырнул в салон машины и вернулся с обшарпанным одноствольным дробовиком в руках, – вот это ему гостинец. Я бы его ленточкой перевязал, да взять ее негде.– Ну, стервец, – принимая дробовик, сказал Нефедов.– Надеюсь, не я? – испуганно спросил Илларион.Глаза его при этом смеялись.– Не ты, не ты… Ах, стервец! Предупреждал ведь я его… Да что тут предупреждать! Жить-то надо.– Это точно, – сказал Забродов. – Жить надо прямо сейчас, а на то, что будет через полсотни лет, наплевать.– Представь себе, – буркнул Нефедов, переламывая ружье и нюхая патронник.– Патрон – вот, – сказал Илларион, вынимая из кармана ядовито-зеленый картонный цилиндрик и протягивая его егерю. – Не нюхай, не нюхай, выстрелить он не успел.– Теперь ясно, почему ты в кустах сидел, – откликнулся Федор Григорьевич, со щелчком ставя ствол на место и пряча патрон в карман дождевика.– Да не сидел я в кустах! Лежал себе на травке…Ты мне, между прочим, чуть руку не оттоптал.– Лежал он… Интересно, где тебя научили так лежать? Да ладно, ладно, это я так… Знаю, что все равно не скажешь. В разведке, что ли, служил?– Ну, вот видишь, – сказал Илларион, – ты сам ответил на все свои вопросы.– Неужто догадался? – обрадовался егерь.– А вот это я не знаю, – виновато ответил Забродов. * * * Через три дня бывший инструктор учебного центра спецназа ГРУ Илларион Забродов вышел на крыльцо сторожки, в которой обитал егерь Нефедов, и с удовольствием потянулся, хрустнув суставами.Было начало шестого, солнце еще не взошло, и предутренний воздух приятно холодил обнаженный торс отставного спецназовца. Илларион глубоко вдохнул и резко выдохнул, сбежал с крыльца, высоко подпрыгнул и бросился бежать по грунтовке, которая начиналась сразу за подворьем Нефедова, взяв с места убийственно быстрый темп. Откуда-то с веселым лаем вывернулся бестолковый Бубен и помчался рядом, норовя ухватить за штанину. Этот бездельник сразу сдружился с Забродовым.«Два сапога пара», – сказал по этому поводу суровый Федор Григорьевич.Километра через полтора пес отстал, вернувшись на кордон, и дальше Забродов побежал один. Бежать по лесу было легко – воздух здесь был гораздо чище, чем на Малой Грузинской, и вдоволь напоенные кислородом мышцы, казалось, совсем не чувствовали усталости. Добежав до деревенской околицы и всполошив собак, Илларион повернул обратно, с удовольствием ощущая, как последствия вчерашнего прощального ужина покидают организм через открытые поры.Ему было хорошо. Сейчас он переживал один из очень редких в его жизни моментов. Его устраивало все без исключения: погода, воздух, вчерашний ужин, сегодняшняя пробежка, состояние природы и собственного организма, и даже предстоящее возвращение в Москву, по которой он успел соскучиться. Его ждали книги и неторопливые беседы за чаем со старым антикваром Пигулевским, а также язвительные споры со старинным другом и сослуживцем Андреем Мещеряковым, который все никак не мог дослужиться до генерала, и огни вечерней Москвы – все то, из-за чего он не мог покинуть город и окончательно перебраться в какую-нибудь лесную сторожку.Даже ставшее за последние годы привычным ощущение ненужности и бесцельности собственного существования, с которым Иллариону приходилось бороться днем и ночью, отошло куда-то на задний план, уступив место простой и незатейливой радости жизни. «Все живое – трава», – вспомнилось Иллариону название прочитанного когда-то давным-давно романа. Помнится, дело было на полигоне, книга попала ему в руки совершенно случайно, и он просмотрел ее по диагонали за вечер – это была фантастика, к которой капитан Забродов относился со снисходительной скукой. Как и следовало ожидать, содержание романа в подметки не годилось названию, но само название накрепко засело в памяти – была в нем маленькая частичка какой-то последней правды.Закончив зарядку, он умылся у колодца и вернулся в дом, где уже горел огонь в плите, посапывал, древний эмалированный чайник, и шипела посреди стола, распространяя вкусные запахи, большая закопченная сковорода. Федор Григорьевич кухарил, держа в зубах неизменную беломорину. Это получалось у него сноровисто и ловко – он был вдов уже десять лет. Замужняя дочь давным-давно перебралась в город, так что с кастрюлями и сковородками егерь Нефедов управлялся ничуть не хуже, чем с ружьем, топором или конской упряжью.– Набегался? – бросил он на Иллариона быстрый взгляд из-под густых нависающих бровей. – Экий ты… прямо как боровик. Свежий, крепкий, так и хочется пальцем потыкать.– Не стесняйся, – разрешил Илларион и сделал грудь колесом.Федор Григорьевич только хмыкнул, затягиваясь папиросой и вороша дрова в плите.– Железный ты мужик, Илларион, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16