Проследив за его взглядом, она увидела темнокожего мальчугана, тащившего ведра с водой в сторону коптильни. Раб. Она знала, конечно, о рабстве в Америке, но все же была ошеломлена. Интересно, как относится к рабству Грифон, если его друг Ог – негр?Грифон, как всегда, сразу же понял, о чем она думает.– Почти половина моей команды – бывшие рабы или негры с Гаити, – резко сказал он. – Когда был мальчишкой, я многое принимал как должное. Теперь же знаю: ни один человек не имеет права владеть другим.Грифон крадучись повел ее к входу на кухню, соединявшуюся с домом длинной верандой. Они миновали коптильню, из которой доносился аппетитный запах копченой свинины. Почувствовав, что рот наполнился слюной, Се-лия сглотнула.Грифон заглянул в приоткрытую дверь кухни, и глаза его удовлетворенно блеснули.– Я так и думал, – сказал он и почти втащил внутрь спотыкающуюся Селию.Кухня представляла собой просторное помещение с огромным очагом, в котором пылали поленья. Над большой чугунной плитой висела полка со сковородками, а на крючках кастрюли и чайники. Три женщины – две темнокожие и одна белая – были поглощены варкой варенья. В воздухе стоял густой аромат клубники. Услышав шорох, женщины одновременно обернулись и остолбенели при виде заросшего бородой гиганта, вторгшегося в их царство. Судя по выражению их лиц, он был им незнаком.Женщина, стоявшая у плиты, в недоумении уставилась на Грифона. Ее волосы, такого яркого рыжего цвета, какого Селия еще никогда не видывала, растрепались и закурчавились от пара. Нежное, словно фарфоровое, лицо ее раскраснелось. Невысокую, ладно сложенную фигурку с роскошными формами обтягивало черное платье, покрытое серым передником. Ей, наверное, было около тридцати лет – самый расцвет зрелой красоты. Селия, порывшись в своей памяти, решила, что это, должно быть, Лизетта Волеран, мачеха Филиппа.Первой пришла в себя полногрудая толстуха, стоявшая возле деревянного стола в центре кухни. Она подняла маленький нож и угрожающе взмахнула им в воздухе.Грифон усмехнулся:– Успокойтесь. А ты, Берта, пригладь свои перышки, я сегодня не собираюсь ничего красть.– Да ведь это месье Жюстин! – воскликнула кухарка. Рыжеволосая женщина выронила из рук деревянную ложку.– Жюстин, – выдохнула она, широко раскрыв глаза от удивления. – Неужели ты? Глазам своим не верю… – Она обернулась к худой седовласой женщине:– Ноэлайн, немедленно найди Макса. Скажи ему, чтобы скорее шел сюда.Ноэлайн опрометью кинулась исполнять приказание.Селия молча наблюдала эту странную суету. Лизетта, словно вихрь, обрушилась на Грифона, осыпая его упреками, обливая слезами и обнимая одновременно.– Мы так долго не знали, что случилось, почему ты… О Боже, ты сам на себя не похож… ты… – Она замолчала и заглянула в его помрачневшее лицо. – Ты уже знаешь о Филиппе… вижу по глазам, что знаешь…– Да, знаю, – сказал Грифон, высвобождаясь из объятий Лизетты. Она была единственной женщиной на свете, к которой он испытывал уважение и привязанность, но терпеть не мог, когда к нему прикасались. Кто угодно. Он указал на Селию. – Мама… это жена Филиппа.Его слова были встречены ошеломленным молчанием.– Не может быть, – выдохнула Лизетта. – Жена Филиппа была вместе с ним на корабле и…– Ее не убили, а привезли на Воронов остров люди, захватившие судно. Я случайно оказался там в то время.– Жюстин, а может быть, Филипп…– Нет.Лизетта печально кивнула, внимательно вглядываясь в лицо Селии.– Бедняжка моя, – сказала она с сочувствием. – Могу себе представить, что тебе пришлось пережить.Селия молчала, Лизетта вопросительно взглянула на Грифона.– Говори по-французски. Она не сильна в английском.Селия провела дрожащей рукой по влажному лбу. В жарком, напоенном сладкими ароматами воздухе стало трудно дышать. У нее закружилась голова.– Почему ты… называешь ее мамой? – запинаясь, наконец заговорила она.Лизетта бросила на Грифона вопросительный взгляд:– Жюстин, разве ты не сказал ей, кто ты такой?Он пожал плечами:– Чем меньше она знала, тем было лучше для меня.– Понятно, – неодобрительно кивнула Лизетта и повернулась к Селии:– Он давно не доверяет никому, особенно женщинам. А меня называет мамой, потому что я прихожусь ему мачехой. Жюстин и Филипп – братья, вернее, были братьями. Более того, близнецами.Совершенно сбитая с толку, Селия недоверчиво покачала головой:– Не может быть! У Филиппа не было брата. Он никогда о нем не говорил, никогда…– Так было проще забыть обо мне, – сказал Грифон. Лизетта возмутилась:– Если бы ты не исчез на шесть лет, нам было бы проще по-прежнему считать тебя членом семьи.– На пять лет, – поправил он.Селия не отрываясь смотрела на Грифона.– Если бы ты был братом Филиппа, то не скрывался бы от закона. Не был бы пиратом. – Она с презрением подчеркнула последнее слово. – И вы не близнецы, потому что Филиппу всего двадцать пять лет, а тебе… Селия в смятении замолчала. Она решила, что Грифону за тридцать. Но… о Боже, а если остричь эти длинные волосы, сбрить бороду? Глаза у него, правда, того же цвета… Она приложила руку ко рту, почувствовав, что может потерять сознание.– Я старше Филиппа примерно на пять минут, – улыбнулся Грифон. – По крайней мере так мне говорили.– На восемь, – послышался с порога кухни мужской голос. – Я сам присутствовал при этом.Голос принадлежал самому импозантному мужчине из всех, кого когда-либо приходилось встречать Селии. Не было ни малейшего сомнения в том, что это Максимилиан Волеран. У него было волевое лицо, а глаза, удивительного янтарного цвета, казались золотистыми. Этот красавец сорока пяти лет от роду был высок, сложен, как подобает отличному наезднику, и отличался изящными манерами истинного креольского аристократа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90