"Не нуждается ли здесь кто-нибудь в моей помощи?" спросил он, появляясь в пальто и шляпе в двух наших комнатах. "Есть ли здесь больной или больная?" "Вы желаете, чтобы я помог Вам?" И после утвердительного ответа, он заявил: "в таком случае я сниму пальто".
С моей кредитной бумажки он дал сдачи"...
***
5 марта 1923 года.
Дорогая Вера Николаевна,
Сейчас получила Ваше письмо. Большое спасибо, что Вы откликнулись. Я сейчас вся поглощена мечтой отправить свою дочь лечиться в Будапешт. Там есть специалист по этой новой болезни, и у него есть своя клиника. Фамилия его - Гендрашек. Мне о нем говорили еще в Москве. Теперь, конечно, весь вопрос в средствах. Явно, что их нет... На помощь из России рассчитывать невозможно. Сын пишет, что вздорожание опять идет в гору, и жить очень трудно. 191 Маленький внучек, трех лет, связывает мне руки. Я от него отойти не могу. Да и заработка достать здесь нельзя: уж очень город мал, в уроках никто не нуждается. Сестра здесь ничего заработать не могла, а в Будапеште перебивается... Вот к ней-то я и хочу отправить Нину...
Здесь ей делали впрыскивания и никаких результатов я не вижу: те же судороги, та же ужасная маска и все то же молчание, которое доводит меня до отчаяния. Ведь так жить нельзя! До моего приезда, когда она не верила в него, она говорила, что хотела бы умереть. До чего же ей тяжело! Вообразите, что она вполне, вполне нормальна, что у нее вся прежняя внутренняя жизнь, но она обречена на неподвижность и молчание: она не считается, ее нет. Это ужас, это мука! У нее единственный обожаемый ребенок и тот избегает ее, видимо, боится выражения ее лица... Вся эта болезнь похожа на колдовство в сказке, где царевна превращается в лягушку только по внешности. Сестра пишет, что говорила с доктором, что форма болезни Нины считается легкой, излечимой в короткий срок...
Я все распродала, заложила и потеряла, что у меня было ценного. Остались два недорогих кольца, но, если я продам теперь, я останусь совершенно не при чем, а это жутко на чужой стороне. Мало ли что еще может быть!.. Да и здоровье мое не очень крепкое, а работы здесь у меня много и часто мне приходит в голову: вдруг не выдержу, слягу и меня будут лечить, содержать уже беспомощную. Хорошо, что нет времени думать! Внук отнимает у меня весь день, вечером приходится шить, штопать, чинить. Да еще зять дает мне держать корректуру. Потом засыпаю, как убитая, но и ночью приходится вставать раза два-три.
Неужели пошлете посылку моему сыну? Там ведь опять начинается голодовка.
Вы меня порадовали, сообщив, что французский 192 критик нашел, что Иван Алексеевич "открыл школу". Если бы он помнил мои слова, он должен был признать, что я говорила ему это чуть не первая. Он тогда засмеялся...
Р. S. Болезнь Нины: эпидемический энцефалит.
***
В марте месяце на заседании Московского землячества Вера Николаевна попросила отправить хуверовскую посылку сыну Авиловой. На этом заседании присутствовал И. А. Кистяковский; услышав фамилию Авилова, спросил: "какие это Авиловы?" Узнав о болезни дочери, он сообщил В. Н., что в Страховом обществе (правление которого находилось в Париже) имеются какие-то акции покойного мужа Авиловой, за которые, если продать, можно получить десять тысяч франков. Кистяковский просил сообщить об этом Лидии Алексеевне.
***
3 апреля 1923 года.
... Я написала по Вашему совету Игорю Александровичу, и он ответил мне так быстро и так участливо, что я убеждена в его желании мне помочь.
...Думала о Вас, и было мне тепло, тихо и немного грустно. Чувства не пошлешь, а выразить его приблизительно не умею. Разве что, "благодарю Вас?"
Теперь отправила Нину, заложила свою "последнюю мельницу". Вы помните? Это, кажется, поэт К. все закладывал в стихах свою последнюю мельницу?
193 У меня революция больше всего подействовала на память. Но так как мельницы у меня нет, то заложила я последнее кольцо, и дали мне за него неожиданно много: 300 крон. Странный тут оценщик! за хороший бриллиант дали 150 кр., а за несколько мелких и дешевый сапфир - вдвое. Я таскаю в кассу ссуд своего внученка, и вот мы, очевидно, заслужили там сочувствие. Уж очень мил у меня внученок! Повсюду его балуют, угощают, ласкают. Главное, очень смешной...
...Иван Алексеевич, Вы читали "Под двуглавым орлом"? Почти все в восторге, поднимают палец и говорят: О! О! и только Нина со своей вынужденной кротостью сказала: "Много пошлости. Все дураки. Места не дурны". Кто прав?
Кланяюсь Вам низко. Очень хочется сказать: люблю Вас. Не могу не сказать. Уж простите.
Ваша Л. Авилова.
С праздником! Христос Воскресе!
***
В апреле, после вечера, устроенного в пользу писателей и журналистов, удалось выхлопотать для Авиловой 300 франков.
***
23 апреля 1923 года.
Не знаю, как и благодарить Вас! Я очень счастлива! Завтра перевожу деньги Нине. Она уже лечится, сестра пишет мне письма полные веры и надежды. Нина сама написала мне, и я удивилась, как изменился ее почерк: вместо совершенно неразборчивых крючков 194 почти ровные буквы. Значит, рука уже тверже и не так дрожит и дергается.
Кроме Вас, кого я должна и могу благодарить? Вы не выручите меня? не научите? Я должна быть смешной в избытке моей благодарности. А у меня ее, действительно, избыток.
Из этих денег я уделила и на свое личное, громадное удовольствие: я сейчас же, не заходя домой, купила себе башмаки. Зять предлагает мне сохранить мою старую обувь для музея социального рая. Каждый шаг было мучение, а мне как на зло, приходится много ходить. Вот я и буду на каждом шагу благодарить Вас.
...Но, дорогие друзья, если бы Вы знали, как я устала! Ведь я уже старенькая, а мне приходится работать, как молодой и здоровой, и мне иногда плакать хочется, просто от того, что у меня нет сил, что мне так хотелось бы, чтоб меня пожалели и дали бы мне отдохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87