Мне следовало быть крайне осторожным, и я поехал в Мессину будто бы затем, чтобы выяснить, возможно ли на военных триремах переправлять зверей из Африки. Командиром флотилии был Аникет, бывший брадобрей и первый учитель Нерона. К флоту в моей стране всегда относились двояко: признавали его пользу, но при этом презирали, и поэтому римские всадники не могли служить на море. Сейчас, когда я пишу эти строки, флотом командует некто Плиний, составитель разных справочников; он гоняет боевые корабли в далекие страны за редкими растениями и диковинными камнями. Впрочем, это не самый худший способ занять мореходов делом. К тому же, плавая по свету, они улучшают породу варваров.Выскочка Аникет принял меня подобострастно. Я был хорошего рода, всадник и сын сенатора. Кроме того, клиенты моего отца владели корабельными доками, и Аникет брал с них немалую мзду. Сначала он хвастал передо мной своим греческим образованием, разными вазами и другими предметами искусства, а потом, совсем захмелев, принялся рассказывать сальные истории, нисколько не смущаясь своей испорченности.— У каждого свой порок, — разглагольствовал он. — Это естественно и понятно. В свое время я накрепко внушил Нерону эту простенькую истину. Никого так не ненавижу, как людишек, играющих в добродетель. А ты сам кого предпочитаешь? Мальчиков или женщин? Пухленьких или худеньких, черноволосых или беленьких? Я тебе достану любую — хочешь молоденькую, но уже искусную девочку, а хочешь — так старую каргу; акробатку на ложе или робкую девственницу. Не желаешь ли посмотреть на бичевание? Пожалуйста! Или ты хочешь, чтобы тебя самого хлестала какая-нибудь красотка? Вот что, давай устроим дионисии по всем правилам. Ты скажи только словечко, подай только знак — и я ради дружбы удовлетворю твое самое сокровенное желание. В Мессине, конечно, особо не разгуляешься, но, к счастью, отсюда рукой подать до Байи, Путеол или Неаполя, а там уж можно насладиться всеми прелестями Александрии. На Капри еще не забыли милых проказ Божественного Тиберия, а в Помпеях есть парочка великолепных публичных домов. Ну как, сплаваем туда?Я сделал вид, что смущен, а потом, доверительно наклонившись к нему, сказал вполголоса:— Долгие годы я получал большое удовольствие, когда, переодевшись, мы устраивали в Риме по ночам бесчинства с твоим великим учеником Нероном. И знаешь, я давно предпочитаю наигрязнейшие дома терпимости, те, которые посещают рабы. Ты же меня понимаешь: объевшись сластей, нужно пожевать лимон. Женившись, я, правда, оставил эти привычки, но сейчас, кажется, не прочь наведаться в заведение для моряков и немного развлечься. Говорят, там у тебя есть чем полакомиться.Аникет грязно ухмыльнулся, понимающе кивнул и заявил:— В Мессине три публичных дома: один для морских чинов, другой для рядовых моряков, а третий — для рабов-гребцов. Поверишь ли, ко мне нередко заявляются знатные матроны из Байи, желающие развлечения ради отработать ночку в моем заведении. Пожилые предпочитают гребцов и так стараются, что способны посрамить самых опытных шлюх. В целях экономии я делаю так: новенькие сначала обслуживают командиров, затем направляются в заведение для матросни, а уж после трех лет — пожалуйте к рабам. Особо выносливые выдерживают лет десять, но чаще всего их хватает годков эдак на пять. По-разному бывает. Кто-то сразу вешается, кто-то заболевает, а кто-то начинает так пить, что даже посетители жалуются. Но меньше девочек у меня не становится — их постоянно подвозят и из Рима, и из других городов. Видишь ли, для шлюхи портовый публичный дом — это наказание, потому к нам иногда попадают воровки или же те, кто в порыве страсти убил какого-нибудь бедолагу.А что делают с теми, кто свое уже отработал?Для гребца любая шлюха хороша, — отвечал мой собеседник. — Не беспокойся, от Аникета еще ни одна живой не ушла. Всегда, знаешь ли, объявится какой-нибудь головорез, которому свет не мил, покуда он не пристукнет в темном уголке бабенку. Понимаешь, у моих домов терпимости есть еще одно назначение: оградить приличных девушек и женщин от зверств моряков. Знаю я, например, одного молодца, которого раз в месяц так и тянет напиться кровушки из горла женщины. За эту невинную слабость его приковали к скамье на галерах. Самое забавное, что теперь он искренне раскаивается и просит его убить.Я верил далеко не всему из того, что рассказы вал Аникет. Он пыжился и лез вон из кожи, стараясь потрясти меня своей порочностью. На деле же он был человеком слабым и трусливым и, подобно всем мореходам, обожал хвастаться.Сначала Аникет повел меня к небольшому круглому храму Венеры, под которым солнечными бликами играло море. Скрытно от посторонних глаз храм этот соединялся подземным ходом с казармами моряков. Первые два дома терпимости, обнесенные каменной стеной, своими чистотой и порядками нисколько не отличались от подобных заведений Рима. В них даже была проточная вода. А вот публичный дом для рабов скорее напоминал тюрьму. Я с трудом преодолевал отвращение, разглядывая его обитательниц, настолько эти несчастные потеряли человеческий облик.Наконец я осмотрел всех женщин, но Клавдии среди них не оказалось. Лишь на следующий день я обнаружил ее в казарме морской стражи в Путеолах. Она заметно постарела. Голова ее — из-за вшей — была острижена наголо, плечи прикрывал драный плащ рабыни, потому что она исполняла работу на кухне.Лишь глаза ее говорили, что передо мной и впрямь Клавдия. Она узнала меня с первого взгляда, но не подала виду. Я без труда выкупил ее за кошель серебра. Конечно, я мог бы получить ее и даром, но тогда пошли бы разговоры, а молчание лучше всего покупать за деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135