Зачем вам мировой пожар? Зачем вам другие идеи, кроме той, единственной: всегда и везде быть рядом с любимым человеком — в лесной избушке, в хижине на болоте, в сыром подвале, да хоть у чертовой бабушки Наины Карповны или Сигизмунды Прокофьевны, но только чтобы вместе…— Прости, — сказал я.— Иди уж, — слабо махнула рукой моя кикимора.— Может, еще встретимся?— Лучше не надо. Где мы встретимся-то? На поле боя? Ты теперь по другую сторону баррикад.— Ну не совсем так… — запротестовал я было… И смолк.Стараясь ни на кого не смотреть, я вернулся в гостиную. Филимон с аппетитом пожирал фазана.Взглянув на мое лицо, он только присвистнул.— Н-да… — сказал он. — В сотый раз тебе повторяю, Адольф: человеколюбие беса до добра не доводит.— Не надо мне нотации читать! — огрызнулся я.— Плохо тебе? — посочувствовал коллега, обсасывая фазанье крылышко.— Куда уж хуже.Мне и на самом деле было плохо. Причем не только в плане моральном, но и в физическом тоже. Голова кружилась. Рога ломило. В ушах завывали неведомые какие-то голоса. Филимон икнул и отвалился от стола.— Обожрался, — констатировал он. — Ну что, давай приступать?Он тяжело поднялся, вытащил из кармана кусок мела и, с кряхтением присев на корточки, очертил посреди комнаты строго замкнутый круг.— Вставай сюда. Я встал.— Закрывай глаза. Я закрыл.— И не шевелись.Филимон разжигал в пепельнице миниатюрный костер из густо пахнущего волчьего лыка, побегов лебеды и серного порошка. Родной аромат преисподней защекотал мои ноздри, но, несмотря на это, мне что-то конкретно поплохело. И дело было не только в отчаянной тоске, терзавшей бесовскую мою грудь. Голова просто раскалывалась. Рога заломило сильнее — такое ощущение, будто кто-то изуверски выкручивал их на манер винтов из моей головы. Хвост задрожал сам по себе, словно сведенный нервным тиком. Тошнота поднялась к глотке, поколебав адамово яблоко. А в ушах все шумело и шумело.— Не открывай глаза, пока я заклинание не закончил! — закричал Филимон. — Ты что, порядка не знаешь?— Погоди немного… — просипел я. — Мне что-то… того… Тошнит. Голова кружится… Рога просто отваливаются.— Мало ли что тошнит, — проворчал Филимон, ползая вокруг меня на четвереньках и рассыпая по меловой линии пепел. — Меня тоже тошнит… от переедания, должно быть. И в боку колет. Но я же не малоду… малодушничаю…Я покачнулся и, в бессильной попытке удержать равновесие, схватился за Филимонов рог.— Отцепись! — вякнул Филимон и сам повалился на бок.Некоторое время мы лежали рядышком, как два крокодила на нильском берегу, тяжело дыша и слегка подергивая конечностями. Кровь билась в мои барабанные перепонки, причем как-то причудливо билась — я различал в, казалось бы, хаотичном шуме суровое и торжественное чье-то пение, и тревожные эти певческие голоса доводили меня до умопомрачения.— Фазан… несвежий был, — с трудом выговорил Филимон. — Однако… Скоро полночь. А в полночь я — кровь из носу — обещался тебя Барону доставить. Вставай! Надо закончить заклинание.— Не могу я встать, — прохрипел я в ответ. — Помираю. И фазан тут ни при чем. Я-то фазана не ел!— Цып…ленок, — предположил Филимон, — гадостью был какой-то нафарширован. Или вино отравленное.— Глупости! С каких это пор на бесов людская отрава действует?— Развели антисанитарию, поганцы! — не слушая меня, заругался заместитель начальника отдела кадров. — Поди, посуда немытая или дичь подается недовыпотрошенной… Ой, а кто это поет? Или я уже с ума сошел?— И ты тоже слышишь? — А?— И ты слышишь пение? — прокричал я, заглушая рвущуюся в мои уши многоголосую симфонию.— Чего?.. Вставай, Адольф! И меня подними! Уволят же обоих, к свиньям, если… если… Через две минуты полночь!— Не могу я!— Вставай, надо заканчивать заклинание! Всего-то осталось — прочитать пару строк и осыпать твою голову серой… Вставай, миленький… Вставай, хороший мой… Тебе говорят, гад такой, поднимайся! Уволят же.С невообразимым трудом я встал на четвереньки. В глазах мутнело. Где-то далеко внизу, подо мной белело узкое лицо Филимона, тускло светили его желтые бесовские глаза, уныло свисала с подбородка, словно прилипшая гадость, франтоватая остроконечная бородка…Что случилось? Не будь я бесом, я подумал бы, что кто-то навел на нас порчу. Что происходит?— Что происходит? — в унисон моим мыслям подскулил Филимон. — Подними меня…Нет уж… Если я попытаюсь его поднять, свалюсь сам и больше уже не встану. Превозмогая тошноту, я подполз к окну, опираясь о стену, поднялся, слабой рукой открыл створки.Ничего ночной холодный воздух меня не освежил. Вместе с ним ворвался в комнату, выдавив мгновенно аромат волчьего лыка, лебеды и серы, колокольный звон и протяжный чей-то вой. Получается, это не в голове у меня шумит, а на самом деле поют? Кому пришло в голову качать вокал посреди ночи?— Одна минута до полуночи… — прокряхтел позади меня Филимон. — Что делается… Неужели уволят?Под окнами через двор пробежал кто-то… Кое-как сфокусировав зрение, я углядел лешего.— Родненький! — позвал я — и сам поразился тому, как жалобно прозвучал мой голос — Подойди сюда!Леший приблизился. Я заметил, что он дрожал и как-то странно озирался.— Тебя как зовут?— Кузьмою… — отозвался Леший. — Рядовой пехотинец. Никак, вы меня, товарищ комдив, не помните?— Кузьма? А, помню… Скажи мне, что это за… почему поют? И откуда колокола?В этот момент запели особенно громко. Леший схватился за голову и страдальчески сморщился.— Комендант-то! — выкрикнул он. — Всех узников из тюрьмы выпустил, всех солдат своих разогнал, да не угомонился… Нанял попов крестный ход делать… Ой, сюда идут… Ой, голова сейчас лопнет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96