Меркуцио любил Моцарта (я просто не выношу Моцарта), но, если честно, его пристрастия довольно эклектичны, и мне нравятся все его записи «Кримсон и Кловер». А вот пристрастие Фантазии к регтайму, свингу, фьюжн – или как его там? – я принимаю. Во всяком случае, я в состоянии с этим мириться.
Вашти как-то говорила, что музыкальные вкусы – отражение запрограммированного сценария. «Гедехтнис», очевидно, хотел оставить «живую память» истории человечества, поэтому они записали события в родоначальников поколения, чтобы подтолкнуть их к изучению определенных периодов развития цивилизации. Таким образом, увлечение Фантазии началом двадцатого века предполагает более широкий интерес к искусству этого периода, потому что так решил один из ученых «Гедехтниса». Хэллоуину достался конец двадцатого века, Вашти – эпоха Просвещения, Шампань – Ренессанс, а Исааку – Древний мир. Ученые «Гедехтниса» хотели, чтобы были представлены все религии, поэтому мой дядя Исаак – мусульманин. Правда, выбор пал на наиболее терпимую его разновидность – суфизм.
Кажется, я понимаю, зачем «Гедехтнису» все это понадобилось, но в глубине души считаю отвратительным. Каково это – вырасти и вдруг обнаружить: то, что ты любишь, во что веришь, на самом деле кто-то тебе навязал? Шампань потрясающая художница, но всякий раз, когда она берется за кисть или глину, ее начинает мучить мысль, что делает она это лишь потому, что «Гедехтнис» решил ввести в группу художника.
Урну Хэллоуина украшают мрачные литографии, а сама она такого густого черного цвета, что не отражает света. Когда к ней прикасаешься, раздается хлопанье птичьих крыльев. Это не птицы, это иссиня-черные демоны, они так быстро носятся вокруг вас, что их лиц не видно. Вспыхивает молния, словно опустился трезубец дьявола, в ее свете вы видите готическое здание, освещенное полной луной, на крыше его красуются жутковатые горгульи. А вот и сам Хэллоуин – снимки сделаны во Внутреннем мире. На одном он идет через тыквенное поле, в лицо дует сильный ветер, лохматит его волосы яркого, как восход солнца, оранжевого цвета. Мне нравится эта фотография. На мой взгляд, он совсем не похож на убийцу. Не знаю, он выглядит, скорее, одиноким, что ли… погруженным в размышления. В нем чувствуется некая угроза, но не злая, как мне кажется.
Я включила комментарии Пандоры. Никогда раньше я этого не делала, а зря. Оливия совершенно права. Дело не в том, что она говорит, а в том, как она это делает. Словно она проваливается в пропасть, и лишь он один может ее спасти. Она его любит и полностью ему принадлежит. В разговорах с Оливией я смеюсь над чувствами, но наедине с собой не могу не признать их красоту. Остается только гадать, будет ли когда-нибудь такое и у меня. С одной стороны, любовь, как мне представляется, – кратчайший путь разрушить свою жизнь, но с другой – без нее что же остается? Эпизод 22 – моя любимая часть «Скарлета Пимпернеля»: его отношения с бывшей женой Маржеритой, с которой они разошлись. Они презирают друг друга, английские аристократы считают, что это настоящая трагедия, а он лишь качает головой и говорит, что трагедия в другом. Он по-прежнему ее любит, и независимо от ее чувств будет любить всегда, до конца ее дней.
Ну что ж, посмотрим, сможет ли мне помочь Хэллоуин. Сомневаюсь, что он ответит, но ведь Оливия предупреждала, что если он это сделает, то я родилась в рубашке.
Пора отправить ему послание. Наудачу. Заблокировать и загрузить.
Файл 308: Принцесса и удача – заблокировано.
ХАДЖИ
В одной из многочисленных кладовых Нимфенбурга мы закусываем соевым сыром пятидесятилетней выдержки и пшеничными, обогащенными витаминами крекерами. Мы – это мой брат-лисичка, сестра-лягушонок и я. Обычно нам нравилась такая пища, но после пиршества во Внутреннем мире (вишня в шоколаде, круассаны с миндалем и пицца с маслинами) эта еда не выдерживает никакой критики: резкий известковый привкус консервантов ощущается куда сильнее, чем раньше.
– Ты чувствуешь, что у еды другой вкус?
Нгози кивает, а Далила делает кислое лицо.
– Возможно, именно это имел в виду Мутазз, когда говорил про «мишуру», – предполагает Нгози. – Спасибо, мы больше не хотим сыра и крекеров.
Мы обмениваемся улыбками, но понимаем, что наше отношение к действительности меняется. Даже столь небольшое изменение, как сейчас, имеет значение, потому что это один из симптомов чего-то гораздо более важного, мы уже чувствуем это, хотя и не можем еще определить.
Нгози решает, что с него довольно, он отправляется на поиски и вскоре возвращается с миской клубники с огорода Шампань и упаковкой синтетических сливок.
Далила кладет локти на стол и прижимает руку ко лбу. Я даю ей обезболивающее, и она смотрит на меня благодарным взглядом своих синих глаз. Начались головные боли, которые нам обещали. Вашти заверила нас, что довольно скоро это пройдет. Я напоминаю об этом Далиле, когда она запивает лекарство сливками.
– Дело не только в головной боли, я ощущаю себя другой, – говорит она.
– Другой в лучшую или в худшую сторону?
– Я еще не знаю, – признается она. Нгози кивает – он тоже это чувствует.
Мои брат с сестрой прекрасно проводят здесь время, но из-за культурного шока и знакомства с Внутренним миром они начинают ощущать себя чужаками в собственном теле. Все это мы сообщили отцу утром по телефону.
– Этого следовало ожидать, – ответил он, – все естественно.
По сравнению с его детством, наверное, так оно и есть. Я с трудом могу себе представить, какое мощное потрясение он испытал, когда обнаружил, что мир, такой знакомый и любимый, на самом деле – всего лишь ВР.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91