Как я и предполагал. Правда, ты говорила, что этого не случится.
– Ты хочешь, чтобы я просила у тебя прощения за то, что пыталась удержать тебя от самоубийства? Я не стану. Тебе не нравится, что делают Вашти, Исаак и Шампань? Ты считаешь, что я ничего не сделала, чтобы их остановить? А не пошел бы ты… Это грандиозное дело, и мы стараемся изо всех сил. Когда ты решил спрятаться в норе и не помогать нам, ты лишил себя права осуждать!
– И это говорит главная движущая сила.
– Ты совершенно неправ, Хэл, – настаиваю я. – Ты ошибаешься на мой счет.
Он трясет головой, глядя на меня высокомерным, самоуверенным взглядом:
– Я отрезанный ломоть. Если бы у тебя осталось хоть чуть-чуть наблюдательности, ты и сама бы это поняла.
– А если бы у тебя было хоть чуть-чуть… Постой, что это за бред о главной движущей силе?
– Это ты. Вашти – лишь малозначительный инструмент для установки компьютерного червя с подсознательной информацией. Надо бы уточнить, но я думаю, что в аду есть отдельный круг для тех, кто промывает мозги детям.
– Поделись, откуда у тебя такая информация.
– Один из журналов Вашти. Деус нашел.
– И тебе этого достаточно?
– Конечно. Деус теперь – мои глаза. Он следит за вами, за тем, что вы творите, шутники, а у меня есть дела поважнее. Например, забыть все это.
– Все это… – дрожа от негодования, говорю я. – Ты создал себе клона-сына только для этого? Ты хочешь уничтожить свое детство? Сделать вид, что ничего и не было?
– Я не обязан перед тобой отчитываться, – бросает он.
Я резко кидаюсь к нему, он не двигается с места, и теперь нас разделяют лишь несколько дюймов.
– Vai peidar para ver se saem bolinhas, – говорю я. – Я никогда не закладывала команды для подсознания. В ГВР распоряжается не Вашти – там распоряжаюсь я.
– А как же ее журнал?
– А что журнал? Ты думаешь, я исполняю все ее желания? – Мне уже хочется ударить его. – Я ей сказала, что сделаю, как она хочет, только чтобы она отвязалась. Это одна видимость. Вот тебе и запись в журнале. Иногда проще соврать, чем спорить с ней. Ведь ты знаешь, как она может достать, если ей что-то приспичит.
Он заявляет, что не верит мне. Не сомневаясь ни минуты, я предлагаю ему проверить мои слова. Он сверлит меня глазами, ищет на моем лице отражение моей отвратительной натуры, а он почему-то считает, что я именно такая. Естественно, никакого подтверждения своим подозрениям он не находит. Через минуту, показавшуюся мне вечностью, я вижу тревогу у него на лице, затем праведное возмущение и, наконец, просто сожаление.
– Если это правда, – говорит он, – я неверно судил о тебе.
– Возможно, – соглашаюсь я, отвешивая ему пощечину.
Он прикладывает ладонь к щеке и непонимающе смотрит на меня. На губах у него светится улыбка, а в следующий миг он уже хохочет. Если бы сейчас я не была так зла и обижена, я бы хохотала вместе с ним. Но я не могу остановиться, я снова пытаюсь ударить его, он хватает меня за запястье, мы боремся, и у меня мелькает мысль, что любовь и ненависть – очень родственные чувства и что в процессе борьбы очень легко перейти к поцелую. Вместо этого он отталкивает меня и принимает защитную стойку.
– Я неверно судил о тебе, – говорит он. – Без всякого, возможно, на то основания.
Приятно слышать такие слова, но я чувствую себя полной идиоткой, я теряю контроль над собой, в любой момент я могу расплакаться. Я опускаю руки и смотрю в пол. Может, если я как следует сконцентрируюсь, я смогу сквозь него провалиться. Что-то в выражении моего лица беспокоит Хэла, он пытается поймать мой взгляд, но я настолько огорчена, что не поднимаю глаз, тогда он говорит:
– Прости меня, Пан. Я очень сожалею. Со мной невозможно общаться, а ты столько лет пыталась. Ты во многом права. Да, я пытался убить прошлое. Когда я вижу тебя, оно возвращается, и я не знаю, что с ним делать.
Когда я слышу это, начинаю плакать, он подходит ко мне, кладет руки на плечи и обнимает, пока я не успокаиваюсь.
– И ты прости меня, – говорю я, когда мы садимся на диванчик. – Как твое лицо?
– Держится на одной ниточке, – невозмутимо отвечает он.
Тогда я рассказываю ему, что он не единственный, кто меня огорчает. На детей Исаака напала злокачественная болезнь. Если ее не остановить, они все погибнут.
– Черная напасть, – вздыхает он, но это не она. В течение многих лет эта угроза нависала над нами, словно грозовая туча: мутировавшая Черная напасть возвращается, чтобы закончить свое черное дело. Мы об этом говорили, строили планы, и мы ее боялись. Впервые это случилось с Гессой, к счастью, в тот раз нам удалось защитить остальных. Но теперь это настоящий штамм-мутант. Но не Черной напасти, АРЧН (Аналептический Ретровирус Черной напасти). Нас подвела лучшая защита от чумы, она развилась в смертельную для человека форму.
– Опиши подробно, – просит он, я выполняю его просьбу, он встревожился куда больше, чем я ожидала, когда я упомянула, что она переносится по воздуху и течет по моим венам.
– Можешь успокоиться, – говорю я.
О чем он беспокоится? Обо мне, о себе или о своем сыне? Если обо всех троих, то в какой степени?
– Я всего лишь носитель. Этот штамм не может повредить ни мне, ни тебе, ни твоему сыну, ни преемникам. Он охотится за слабостями организма. Человеческими слабостями, – добавляю я, но, уже сказав, понимаю, что смысл сказанного выходит далеко за пределы иммунологии, которую я и имела в виду.
– Ты уверена, что он не угрожает нам?
– Ты и сам знаешь. Я не приехала бы сюда, если бы сомневалась. А если бы приехала, то в биокостюме. Во всяком случае, Вашти считает, что симптомы появляются только у людей, а уж в чем она прекрасно разбирается, так это в патологии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91