От таких снов он пробуждался в смятении, задыхаясь, весь в поту. Тогда, как укус пчелы, его жалило воспоминание о нанесенном ему оскорблении. И он опять видел перед собой всю сцену: зал с фантастически расписанными стенами, светлые лица женщин, испитые лица мужчин и среди них лучезарный образ этой облаченной в белое надменной девушки, которая произносит презрительные слова. Ублюдок!.. Она назвала его ублюдком и тем самым разбередила старую рану.
Его бранили ублюдком за то, что он чересчур молодым приобрел власть и с тех пор должен был то как охотник, то как преследуемый, загнанный зверь, терпеливо, как ткач шерстяной нитью, сшивать рассеянные части своего герцогства. Позже он понял, что лишь собственная сила и мужество делают мужчину мужчиной. Тогда он из своей позорной клички сделал почетный титул и отныне подписывался – «Гийом Ублюдок».
Но в устах Матильды это слово вновь прозвучало презрительно и оскорбительно. С тех пор он часто представлял себе, что он убивает ее, хватает ее руками за белую шею, видит ужас в ее больших голубых глазах, слышит ее рыдания и, быть может, даже мольбы о пощаде… от подобных снов он тоже пробуждался, трепеща и полуобезумев от боли. Тогда он бросался к своему коню, вскакивал на него, несся во весь опор в черные густые леса и не успокаивался до тех пор, пока едва ли не до смерти загонял свою лошадь.
Но, увы, после бешеной скачки он ощущал, что его любовь стала еще крепче, а тоска столь сильной, что заглушала ненависть. Она воистину создана для него, эта гордая Матильда, и подходит ему во всем.
И по ночам, когда он лежал и бодрствовал в палатке, прислушиваясь к неспокойному сну людей и далекой перекличке стражи, случалось, что он, тоскуя, простирал к ней руки…
Он стал столь странным и отчужденным, что священники из его свиты крестились, столкнувшись с ним взглядом, хватались за четки и принимались твердить молитвы. Уже поговаривали, что герцогом Гийомом овладел злой дух, как это произошло с его отцом, герцогом Робертом. Ибо прежде, чем он отправился на покаяние в Святые Земли, его называли Роберт Дьявол.
Наконец, Брион пал. Однажды утром знамена, которые развевались на башнях замка, были спущены. При бледных лучах холодного утреннего солнца отряд всадников покинул полуразрушенную крепость и медленно, извиваясь как змея, спустился по горной тропе к реке Риели. Во главе отряда ехал мужчина огромного роста. У него было копье из ясеня, которое он упирал концом в бедро, щит на руке, а тело прикрывала сплошная кольчуга, сверкавшая на солнце, но на нем не было шлема. Шлем и длинный меч лежали на подушке, которую держал человек, ехавший за ним верхом. За ними следовал весь отряд воинов, и флажки на их пиках весело трепетали на ветру.
Человек, ехавший во главе войска, был бледен, кольчуга болталась на его изможденном теле, но в глубоко ввалившихся глазах светилась гордость. Ги Бургундский приехал в лагерь Гийома, чтобы вымолить пощаду своему обессиленному городу. Себе он пощады не просил.
Гийом не хотел платить кровью за кровь и помиловал его. Теперь же, когда очаг сопротивления был в конце концов потушен, он отправился в Руан, где его ждали большой прием и еще большее одиночество. Война хотя бы отвлекала его.
Вскоре жизнь Гийома сделалась невыносимой. Дворец был слишком велик, город слишком оживлен, и все праздновали его возвращение. Придворные ни на секунду не оставляли его в покое. Страна нуждалась в герцогине, он не мог вечно оставаться холостым. В то время, когда мужчины женились в семнадцать, а женщины выходили замуж в пятнадцать лет, он был еще девственником. Это был почти скандал, никто не понимал такой скромности и бездействия.
В его жизнь вмешивались все – его дядя, мать и даже нежная, добрая Арлет, дочь Жербера Фалазийского, которая вышла замуж за великого господина. Ему было ясно – медлить больше нельзя. Уже были названы имена девушек, на которых его хотели женить без его ведома. Каждое утро бароны называли имя новой невесты. То были громкие имена, которые сулили почести и нужные связи. Но светлые косы Матильды не выходили у него из головы. Эта женщина овладела его умом и сердцем, и он не найдет себе покоя до тех пор, пока она не исчезнет из его памяти.
Однажды утром терпение его иссякло. Он поручил дела герцогства своему дяде, Готье Фульберту, и призвал к себе нескольких преданных людей – Монтгомери, Одона, Ришара де Лильбоне, Робера Жиро, Рауля Тассона. Они оседлали лошадей и стремительным галопом направились на север.
Они скакали бесконечно долго через опустевшие зимой поля, через скованные морозом леса. С ожесточенным лицом Гийом торопил их, и они мчались без передышки, закутавшись от холода в плащи до самых глаз. Чем ближе они подъезжали к Лиллю, тем сильнее в душе Гийома росли ярость и тоска. У него была лишь одна мысль: вновь увидеть ее. Что он ей скажет, он не знал, да и не заботился об этом. Если он увидит ее, он найдет, что сказать…
Когда вдалеке показались стены Лилля с древними меровингскими башнями и деревянными галереями, он сдержал коня. Потом пустил его рысью и увлек за собой остальных. Все были едва живы от усталости, но он не мог думать ни о чем ином, кроме своей любви.
Бурей промчались они через ворота, по оживленным улицам, сметая все, что попадалось им на пути. Не все жители успевали уступить им дорогу и прижаться к стенам домов. На рыночной площади они опрокидывали прилавки, овощи катились по земле, мясо и колбасы разлетались повсюду, и вино стекало в канаву. Брань, крики и мольбы слышались отовсюду, люди решили, что началось варварское нашествие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107