Тот нахмурил лоб.
– Она совсем не понимает нашего языка? – спросил он.
– Еще нет, у принцессы не было возможности изучить его, но она обладает живым умом и быстро выучит язык. Она немного говорит по-латыни.
Филипп поморщился.
– Так дело быстро не пойдет… но она прекрасна. Скажите ей, мне не терпится стать ее супругом. Наш брак должен быть немедленно освящен в соборе. Завтра она будет коронована.
– Так быстро?
– Почему бы и нет? Я же сказал, мне не терпится…
– Очень хорошо, сир.
Когда Ингеборг перевели слова короля, она покраснела и стыдливо отвела глаза в сторону. Было ясно, что она не рассчитывала на столь скорую свадьбу, но не возражала.
Вскоре они двинулись в путь. Филипп ехал рядом со своей невестой и не спускал с нее глаз. В ответ она безмолвно, дружелюбно ему улыбалась.
Чтобы прервать этот молчаливый обмен взглядами, Филипп заговорил с епископом Этьеном де Турнэ о приданом.
– Получаю ли я права на английскую корону?
– Здесь нет еще полной ясности, – сказал аббат, замявшись.
– Мне, по-крайней мере, поможет датский флот?
– Король Кнут, который наследовал престол от своего отца, Вальдемара, очень был бы рад, если бы ваше величество решилось выступить в союзе с ним против императора Германии.
– Вы же прекрасно знаете, что это предложение для меня неприемлемо. А теперь скажите однозначно, дорогой епископ, что я получу в приданое?
– Десять тысяч марок золотом, – торжествующе ответил епископ.
– Это значит… я должен повременить.
Взгляд Филиппа был гневен и не предвещал ничего хорошего.
– Я бы хотел думать, что мой дорогой епископ шутит…
– Но, сир, – взмолился епископ. – Я сделал все, что смог… Сир, принцесса смотрит на вас, она улыбается. Взгляните же!
Филипп улыбнулся Ингеборг в ответ, и его лицо несколько смягчилось. Она воистину была прекрасна… Нет, надо решить вопрос о приданом со своим будущим тестем лично. Сквозь зубы он процедил:
– Мы поговорим об этом позже.
Королева-мать ожидала свою невестку у въезда в город в многочисленном кругу празднично одетых дам и господ. Женщины приветствовали друг друга сообразно строго предписанной церемонии, после чего сразу же отправились в новую церковь, которая белела в конце главной улицы.
По пути архиепископ Гийом склонился к своей сестре.
– Ну, что скажешь? Разве я был неправ? Принцесса изумительно красива. Рядом с ней блекнет красота остальных женщин.
Но Адель де Шампань презрительно пожала плечами.
– Ты в этом ничего не понимаешь. Конечно, она красива, но какой-то мертвой, скульптурной красотой. А Филипп не любит статуи… Нет, ты можешь говорить все, что тебе угодно, но этот брак тревожит меня.
– Но почему же?
– Я знаю лишь одно, что он меня тревожит.
В ту ночь в Амьене, никто не спал. Добропорядочные граждане праздновали свадьбу и посвящение в церкви. Были выставлены кружки с вином и каждый мог утолять свою жажду сколько угодно. На улицах пели и танцевали, дома были ярко освещены. Праздничная суматоха продолжалась до самого утра.
Но не шум на улице не давал уснуть королеве-матери в ту ночь. Как только новобрачные вошли в дом, она удалилась в свои покои и, переодевшись и распустив волосы, устроилась у окна.
Старая Эммелина, которая после смерти Изабеллы прислуживала королеве, попыталась уложить ее в постель.
– На дворе очень свежо, ваше величество. Вы заболеете. Но Адель лишь качала головой.
– Я не понимаю, Эммелина. Я ничего больше не понимаю. Король и королева уже два часа как у себя в спальне, а свет у них все еще горит. Давно бы уже пора его погасить, ты не думаешь?
– Ну, конечно, мадам… хотя, кто знает? Быть, может, новая королева боится темноты. Она так не похожа на нас.
Эммелина тоже не одобряла этого брака. Воспоминание о маленькой Изабелле было так живо в ее сердце, что уже хотя бы поэтому она отвергала каждую, кто претендовал на ее место.
– Действительно, странно, что они оставили свет, – сказала она спустя некоторое время. – Никогда не видела ничего подобного.
– Я тоже, – согласилась Адель. – Это-то, я полагаю, меня и беспокоит. Я догадываюсь о чем-то, что меня ужасает…
И хотя беспокойство в сердце королевы-матери увеличивалось, свет в королевской спальне горел всю ночь и погас лишь утром.
Посвящение прошло под сводами нового собора со всей подобающей помпой. Облаченные в длинные, вышитые золотом ярко-красные наряды, Филипп и Ингеборг торжественно прошествовали под нефом, и ноги их утопали в ковре из цветов. Трубы и пение возсылали им хвалу, и собравшаяся толпа была едва обозрима. Но придворные с тревогой наблюдали за молодой парой. Филипп, который обычно выглядел очень свежо, со сверкающими глазами и румянцем на коже, на этот раз был мертвенно бледен и пристально смотрел перед собой, ничего не видя. Ингеборг, которая шла рядом с покрасневшими щеками и потупленным взором, очевидно, плакала накануне.
Они преклонили колена перед архиепископом Реймса, который ожидал их, и Гийом почувствовал, что опасения Адель втайне передались и ему. Что-то было не так, думал он, ибо коленопреклоненные молодые люди не производили впечатления пары, которая накануне провела первую брачную ночь. Двенадцать епископов, которые в чаду свечей и ладана прислуживали при торжественной мессе, казалось, ничего не замечали. Когда же обряд посвящения должен был начаться, и два дьякона поправили платье королевы так, чтобы она могла быть помазана миро, Гийом спросил самого себя, не сходит ли он с ума. Все краски проступили на лице Филиппа, он цеплялся за епископское одеяние Гийома и смотрел на Ингеборг с таким выражением ужаса, что архиепископ испугался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107