- Квартирная хозяйка - раз, - вдумчиво перечислял Никольский, помечая «галочку» на чистом листке. - Кто-либо из кронштадтцев - два. Потом - настоящий, подлинный поручик Поливанов. Он ведь существует на белом свете? Верно?
Добржинский семенил из угла в угол, оправлял тугие манжеты. «Экий Бобчинский», - насмешливо косился на него Никольский.
В кабинет постучали.
- Дозвольте, ваше высокоблагородь? Вот-с, велено передать.
Никольский взял бумагу, расписался в книге, тронув пенсне, прочитал:
РАЗБОР ШИФРОВАННОЙ ТЕЛЕГРАММЫ ИЗ Г. КРОНШТАДТА ОТ ШТАБС-КАПИТАНА МАРВИНА К НАЧАЛЬНИКУ С.-ПЕТЕРБУРГСКОГО ГУБЕРНСКОГО ЖАНДАРМСКОГО УПРАВЛЕНИЯ ОТ 30 НОЯБРЯ 1880 ГОДА ЗА № 2006.
УКАЗ ОБ ОТСТАВКЕ ПОРУЧИКУ ПОЛИВАНОВУ ВЫДАН КОМАНДИРОМ КРОНШТАДТСКОЙ АРТИЛЛЕРИИ 25 ИЮНЯ 1879 ГОДА. НОМЕР НА УКАЗЕ ПО ОШИБКЕ НЕ ПРОСТАВЛЕН. НАЗВАННОЕ ЛИЦО ПО ПРЕДЪЯВЛЕНИИ МОЖЕТ БЫТЬ ПРИЗНАНО БОМБАРДИРОМ ДМИТРИЕВЫМ.
Они сели рядом - прокурор и подполковник, положили перед собою указ об отставке, отобранный у арестованного, и телеграмму из Кронштадта.
- Видите, Антон Францевич? А у нашего-то «Поливанова» номер!
- Вижу, Андрей Игнатьевич, - отвечал Добржинский. - Да и вообще я сразу почуял фальшь.
- Нет, а вы и сюда, сюда взгляните. Вот дата: выдан в декабре, а Марвин указывает - июль.
- Да-с, сомневаться нечего.
И на Шпалерную в Дом предварительного заключения стали вызывать свидетелей.
Полногрудая мадам Горбаконь, увидев в углу бывшего своего жильца, отчужденно и строго поджала губы.
- Сперва несколько необходимых формальностей, - обратился к ней прокурор. - Ваше звание?
Мария Ивановна ответила с достоинством:
- Вдова трубача собственного его величества конвоя.
- Вот как? - комически удивился «отставной поручик».
Никольский неодобрительно поднял палец, но глаза за стеклышками пенсне улыбались.
- Ваш возраст?
Вдова трубача ответила не слишком громко:
- Сорок.
Никольский черкнул перышком в бланке для допросов.
- Госпожа Горбаконь, - привычной официальной скороговоркой посыпал прокурор, - вам предъявляется лицо, называющее себя отставным поручиком Поливановым. Признаете ли вы его за того человека, который снимал комнату в вашей квартире?
- Да, он самый.
- Что вы имеете рассказать относительно образа жизни лица, называющего себя отставным поручиком Поливановым?
Вдова так и загарцевала:
- Очень даже многое могу, господа, очень даже многое. Поливанов занял у меня комнату под номером один. Хорошо помню, приехал почти без вещей…
- Но какие-нибудь вещи были? - спросил Добржинский, обмениваясь с Никольским быстрым взглядом.
- Да так, господа, пустое, и вещами-то нельзя назвать. Подушка, картонка. Пустое. Нет, вот еще, помню, чемодан был.
- Какой чемодан? - насторожился Никольский.
- А небольшой такой, дешевенький, в черном парусиновом чехле.
Добржииский наклонился к подполковнику:
- Чемодан давно был.
Он произнес это так, чтобы «поручик» слышал и понял: версия о знакомом, который вручил ему осенью чемодан с динамитом, рухнула.
- Уходил он всегда рано, часов в девять, а возвращался нередко в полночь, - балабонила Горбаконь. - И всегда один. Бывали у него какие-то люди, но чрезвычайно скрытно. А как вернется, господа, так сейчас это дверь на запор щелк-щелк, и ни звука. Что он там делал, бог весть. Подойду - ни шума, ни шелеста, ни стука, ну ровно ничего, ей-богу. Вот, думаю…
- Ай-ай-ай, - заметил арестованный, - трубачиха, а подслушивала!
Мария Ивановна горделиво колыхнулась:
- А я ваши попреки, сударь, знать не желаю.
- Господин Поливанов, - рассердился прокурор, - прошу вас молчать. В противном случае мы удалим вас.
Свидетельница пустилась еще бойчее:
- Иногда оставался он, господа, до полудня. И всякий раз, заметьте, когда полы мыть. Все прочие жильцы уходили, а он никогда. Будто у меня не порядочный дом - украсть могут. А и украсть-то у них нечего, ежели и покусится прислуга. Даже вот потребуются ему папиросы, так он что же? Он, господа, чуть дверь приотворит, сунет Матрене деньги и опять щелк-щелк. Очень скрытный господин, пятый год сдаю комнаты, а таких не видела.
- Хорошо-с, Мария Ивановна, хорошо-с. А вот что: не получал ли ваш жилец письма, денежные повестки?
- Никогда и ничего, - замотала головой вдова трубача. - Да и откуда эдаким-то получать?!
Протокол был написан, подписан, вдова выплыла из комнаты.
На другой день арестованного «предъявили» бомбардиру, присланному из Кронштадта.
Бомбардир оказался малым лет двадцати четырех, наглым, гладким, из тех ухарей, что разбивают сердца кухарок и горничных.
На вопросы ответствовал он, стоя во фрунт, бойко, с оттеночком денщицкой фамильярности, которая как бы намекала: «Я, господа, хоть и нижний чин, однако на плечах не кочан капусты имею-с».
- Барина своего, ваше выскобродь, как сейчас вижу. А вот в них, в этом вот господине, никак не могу признать Константина Николаевича. Барин мой с лица совсем другие, они такие черненькие, а господин - нет. И глаз, ваше высокородь, у барина темный. Что-с? Слушаюсь, ваше сокородь, сейчас доложу-с. Служил я, значит, денщиком больше года, как барин прибыли из действующей за Дунаем армии. Службу проходили мы в третьей батарее сводно-артиллерийской бригады, ныне расформированной. Летось барин запросился в отставку. Уйду, говорит, на покой да и обженюсь на Москве. Невеста у них там была, дочь купца Борисовского. Батюшка ихний сказывал, свадьба…
- Постой-ка, брат, - перебил прокурор. - Батюшка сказывал? Ты его знаешь?
- А как же, ваше сокородь? Как же! - вроде бы даже приобиделся бомбардир. - Знаем-с. Коллежский асессор Николай Александрович, проживание здесь имеют, в Питере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110