Мавр лечил с помощью массажа многие заболевания -- от хандры до бесплодия. Сам Мавр в благодатное и лечебное действие своих рук не верил, а облегчение и улучшение здоровья клиенток (массировал исключительно женщин) относил к области психологии. Если что-то и лечил, то только душу. Однако бывало, что получал письма с благодарностью, в том числе и за восстановленные детородные способности, над чем весьма осторожно шутили и посмеивались приятели.
И напрасно: если его лекарские способности помогали женщинам, то только милостью Божьей, поскольку Виктор Сергеевич всю жизнь был верен жене.
Лечение свое Мавр всегда проводил творчески и для каждой страждущей индивидуально. Если откровенно, над некоторыми пресыщенными и тоскующими особами он попросту издевался и умучивал их на массажном столе до полусмерти. После того как раза три он чуть было не подрался с ревнивыми мужьями, пришлось все свои лекарские таинства из комнаты выносить на всеобщее обозрение -- в сад, под кроны платанов.
Зимой он придумывал новые способы лечения и летом отрабатывал их на отдыхающих, например, массаж с листьями роз или пирамидального тополя, в морской или дистиллированной воде, перед сном и после пробуждения. Еще лечил голосом -- тихо и вкрадчиво басил какие-то слова то в одно ушко, то в другое и при этом массировал копчик. А то уносил стол к морю и там обкладывал женщин камнями, наваливал огромные тяжести, заставляя лежать по часу под таким тяглом, -- конечно, потом испытаешь облегчение!
Мавр валял дурака, а чтобы мужья клиенток не возбуждали своих чувств, глядя, как чернокожий седовласый старик мнет ягодицы и поглаживает шейки их возлюбленных, он заставлял ему помогать -- таскать с моря "свежую" воду, рвать листья, носить те же камни. Валял дурака, глумился над богагенькими дамами и одновременно зарабатывал на электромолот для кузницы.
Цены все росли и росли, нужной суммы никак не накапливалось...
После смерти жены он всегда чувствовал одиночество, но близких друзей не заводил. Последним, истинным и верным другом оставалась Любовь Алексеевна, с которой он прожил чуть ли не полвека. Она страстно любила телевизор и политику, верила в сверхъестественные силы и астрологию, и когда к власти пришел Горбачев, с пятном на лысине, она успокоилась, сказала, что теперь Советский Союз ждет стабильность и слава на вечные времена. Вскоре она умерла.
Виктор Сергеевич в одиночку оплакал ее, и чтобы быть ближе к ней, отодрал кипарисовые доски от времянки, выстрогал их, сколотил гроб и схоронил жену в своем саду, под ее любимой яблоней. Сначала на могиле поставил просто столбик, а через год привез с каменоломни глыбу гранита и сам вытесал надгробие -- два сросшихся восьмигранных кристалла в виде буквы V, заключенные в причудливый кованый орнамент.
За самовольное захоронение в неположенном месте его начали преследовать власти Крыма, вплоть до прокурора: все требовали выкопать гроб и отнести его на кладбище, грозили тюрьмой, но перезахоронить прах без ведома Мавра никто не посмел, ибо весь прибрежный край Соленой Бухты стоял за него горой.
После Любови Алексеевны он не мог воспринимать других женщин. А из мужчин выделял и поддерживал тесные приятельские отношения с бывшим командиром подводной лодки Радобудом и дежурным с лодочной станции Курбатовым. С Радобудом его связывало одинокое, холостяцкое житье -- от отставного капитана первого ранга, хватившего дозу радиации, ушла жена. Они часто ходили с Мавром на быстроходном катере на рыбалку, ныряли с аквалангом и собирали со дна остатки древних цивилизаций в виде корабельных обломков и битой посуды и продавали в антикварные лавочки на пляжах.
Они, порой, целыми днями играли в шахматы.
Все остальные считались хорошими знакомыми и соседями -- у Мавра не было врагов, поскольку он владел огромным потенциалом примиряющего начала и мог найти общий язык даже с самым горячим и нетерпимым горцем.
Были у него давние, верные отдыхающие постояльцы, челночницы, гоняющие за товаром в Турцию, приезжавшие на юг уже лет пятнадцать. Они приезжали и с мужьями, и с детьми, и с любовниками и просто женской компанией. Потом постепенно от них перестали приходить открытки с поздравлениями, заказы на жилье в бархатный сезон. Прекратились и неожиданные наезды веселой толпой; кто-нибудь из них заедет тихо и в одиночку, и то по торговым или каким-то странным делам, и уедет, не прощаясь. Мавр сразу же понял, в чем дело: они мучались и стыдились своей крайней нищеты, семейных разладов и одиночества.
Все они были из одного северного города Архангельска, все с филологическим образованием, умненькие, разговорчивые и все по-пионерски романтичные -- обожали море, ночные костры, песни под гитару и приключения. И все любили массаж и голос Мавра, на магнитофон его записывали, чтобы слушать дома зимой.
И вот после длительного перерыва вновь нагрянули все вместе, оказывается попутно, с огромными клетчатыми сумками, набитыми кожей и тряпьем. В красивых платьях и костюмах, с проблеском золота и серебра на руках и шеях, в изящной импортной обуви, украшающей ноги -- неузнаваемые, счастливые и ухоженные дамы! Повисли все втроем на Мавре, тискали его, мазали губной помадой, гладили седые вихры и, не опасаясь за макияж, ревели черными слезами.
Как-то уж получилось, что он стал свидетелем их судеб, большого и важного отрезка жизни, блеска, нищеты и возрождения. И это нельзя было назвать дружбой, по крайней мере, сам Коноплев так не считал, поскольку подобных отношений за долгие годы жизни у теплого моря наладилось тысячи и с самыми разными людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19