– Что будете пить?
– Диет-колу.
Я попросил службу сервиса принести в мой номер шипучий напиток, а себе налил коньяк из бутылки, стоявшей в баре, мимолетно подумав, что этот фильм неуклонно приучает меня к янтарной сорокаградусной жидкости.
– Так вот, – начал я, указывая ему на кресло в маленькой гостиной, – сегодня после обеда я ездил навестить Доротею в Кембридже и обнаружил, что путь мне преграждает наш друг Пол.
Робби Джилл состроил гримасу.
– Она изначально моя пациентка, но он мешает в этом и мне настолько, насколько может.
– Что я могу сделать, чтобы он не увез ее насильно сразу же, как только она будет в состоянии вынести переезд? Она говорила и ему, и мне, что не хочет ехать в дом престарелых, который он уготовил для нее, но он не обращает на это внимания.
– Вот ведь паразит!
– Вы можете сделать пометку «этого пациента не перемещать» касательно Доротеи?
Доктор с сомнением покачал головой.
– В настоящее время ее действительно нельзя трогать. Но несколько дней спустя…
– Любым способом, – сказал я.
– Насколько вас это заботит?
– Сильно.
– Я имею в виду… в денежном выражении.
Я посмотрел на него поверх стакана, – Вы хотите сказать, что некоторая сумма может помочь провернуть этот фокус?
Он ответил прямо в соответствии со своей шотландской натурой:
– Я хочу сказать, что я как ее доктор могу с ее согласия поместить ее в частную лечебницу по своему выбору, если смогу гарантировать оплату этих услуг.
– Это может меня разорить?
Он назвал угрожающую сумму и без малейшего осуждения ожидал, что я сочту ее чересчур большой.
– У вас нет никаких обязательств, – заметил он.
– Но я и не беден, – отозвался я. – Не говорите ей, кто платит.
Он кивнул.
– Я скажу ей, что это бесплатное место от национального здравоохранения. Она это примет.
– Значит, приступайте.
Он допил свою диет-колу.
– Это то, что вы хотели сказать мне?
– Нет, – ответил я. – Я сейчас нарисую вам кое-что, а вы скажете мне, что вы думаете об этом. – Я взял большой лист бумаги, положил его на кофейный столик и изобразил на нем нож, который нашел на Хите. Рукоять, увенчанную тяжелой шишкой, и восемь дюймов острой стали.
Он смотрел на рисунок безмолвно и неотрывно.
– И что? – спросил я.
– Кастет, – сказал он, – переходящий в нож.
– А раны Доротеи? – напомнил я. Он уставился на меня. Я сказал: – Не двое нападавших. Не два орудия. Это оружие – одновременно дубинка и клинок.
– Боже мой!
– У кого могла быть такая штука? – спросил я. Он молча покачал головой.
– Вы не знаете никого по имени Дерри? Судя по его виду, он был совершенно сбит с толку.
Я пояснил:
– Валентин однажды упомянул, что оставил нож кому-то, кого он назвал Дерри.
Робби Джилл нахмурился, размышляя.
– Я не знаю никакого Дерри.
Я вздохнул. Слишком много людей ничего не знали.
Внезапно он спросил:
– Сколько вам лет?
– Тридцать. А вам?
– Тридцать шесть. – Он криво улыбнулся. – Слишком стар, чтобы завоевывать мир.
– Как и я.
– Смешно!
– Стивен Спилберг, – сказал я, – снял «Челюсти» в двадцать семь лет. Я – не он. Не Висконти, не Феллини, не Лукас. Просто работяга-пересказчик.
– А Александр Великий умер в тридцать три года.
– От диет-колы?
Он засмеялся.
– А правду говорят, что в Америке, если ты умер от старости, то это целиком твоя вина?
Я серьезно кивнул.
– Вы можете бегать трусцой, или не курить, или следить за уровнем холестерина, или не пить сока.
– И что потом?
– А потом вы долгие годы влачите жалкое существование под капельницей.
Он усмехнулся и поднялся, чтобы уйти.
– Мне очень неловко, – промолвил он, – но моя жена хочет иметь автограф Нэша Рурка.
– Сделаем, – пообещал я. – Как скоро вы сможете перевезти Доротею, исходя из реального положения?
Он подумал над этим.
– На нее напали вчера вечером. Она спала под анестезией весь день сегодня. Это была тяжелая рана… Им пришлось удалить часть кишки, прежде чем зашивать брюшную стенку. Если все будет хорошо, она полностью придет в себя завтра и сможет ненадолго вставать послезавтра, но я полагаю, что пройдет не меньше недели, прежде чем ее можно будет перевозить.
– Я хотел бы повидать ее, – сказал я. – Этот мерзкий Пол должен же спать хоть иногда.
– Я это улажу. Позвоните мне завтра вечером.
Монкрифф, Зигги Кин и я выехали в половине пятого следующим утром, направляясь на северо-восток к Норфолкскому побережью.
Эд, проинструктированный О'Харой, нашел мне шофера, молчаливого молодого человека, который ровно вел машину и следовал инструкциям, какие я давал ему. Я следил за нашим маршрутом по карте, сидя на переднем пассажирском сиденье.
Монкрифф и Зигги спали сзади. В багажник мы поместили тяжелую камеру, которую Монкрифф таскал на плечах словно игрушку, а также коробку-холодильник с чистой пленкой и коробку-термос с кофе и завтраком. Снаружи было холодно; тепло в машине убаюкивало. Некоторое время спустя я уже радовался тому, что у меня есть водитель.
Мы проехали Норидж и направились через равнины к морю, обогнули Широкие Низины, затем проскользнули через спящую деревеньку Хэпписбург и медленно прокатились по узкому проселку, заканчивавшемуся в песчаных дюнах.
Монкрифф и Зигги неловко вылезли из машины и начали дрожать. Снаружи, вне досягаемости автомобильных фар, было еще совершенно темно, а бриз на побережье был безжалостным, как всегда.
– Ты велел нам взять теплые вещи, – жаловался Монкрифф, застегивая на «молнию» отделанную мехом парку, – но ничего не сказал о том, что нам придется играть эскимосов. – Он накинул на голову меховой капюшон и сунул руки в рукавицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97