в шуме волн моря и ропоте реки чуть слышно звучат человеческие голоса – это «голодающие» идут на работу в Очемчиры из Сухума, где они строили шоссе", – закрыв глаза, на память процитировал Константиниди… – И замечательные слова: «Превосходная должность – быть на земле человеком, столько видишь чудесного, как мучительно сладко волнуется сердце в тихом восхищении перед красотою»… Подождите немного, и вы не узнаете Абхазии. Уже сейчас она другая, вся в стройках. Кто-то из древних сказал: «Кто напился воды в Келасури – тот вернется в Абхазию, страну Души»! Вы тоже, побывав, вернетесь!– Вы хорошо рассказываете и любите свой край! – снова заметил Обловацкий.– Как же можно не любить свою землю? – ответил Константиниди, подняв на него глаза.– Простите, Вы абхазец?– Нет, я грек. Я здесь родился, здесь прошли мое детство, юность. Здесь мне лучше, чем грекам, живущим в Греции. И я люблю Абхазию – край, где живут абхазцы и грузины, греки и армяне, эстонцы, русские и сваны, и даже негры. И все это на двухстах километрах побережья.– Негры? – удивился Обловацкий.– Да, негры! Попробуйте спросить у них, откуда они пришли, – это вызовет обиду. Абхазия – их родина. Вы разрешите? – спросил он у Елены Николаевны, доставая портсигар. Она кивнула головой. – А наша природа, – продолжал он, – вечное лето! Круглый год цветут розы, а земля и море дают человеку все. И день и ночь неумолчно шумит ночной прибой.– Кто это так патетически говорит о море?В дверях купе стоял Жирухин, за ним незнакомый человек, которого Елена Николаевна мельком видела в вагоне.С верхней полки свесилась голова Майсурадзе:– Одиссей! Ты говоришь как твой отец Гомер. Он засмеялся.– О чем же все таки вам говорил Констанзтиниди? – спросил Жирухин. Он сел и потянул за рукав незнакомца.– О, я узнала историю Абхазии! – ответила Елена Николаевна.– И это Вам поможет в вашей служебной командировке? – с иронией спросил Майсурадзе. – Кстати, Вы, конечно, шутили, говоря о деловой поездке?– Нет, я еду по личному делу, мой… – она на мгновение запнулась, но взяла себя в руки и уже тведо сказала: – Мой муж ранен в Сухуме..Все посмотрели на нее. Увидев удивление на их лицах, она повернулась к Константиниди:– Да, ранен. Вот видите, что бывает в этом земном раю!– Как это могло случится? – спросил стоявший в дверях незнакомый ей человек.– Кто он, ваш муж?Майсурадзе спрыгнул с полки и сел рядом с ней.– Чекист и ранен при выполнении служебного задания. Я… – она хотела что-то сказать, но опустила голову и заплакала.– Э, это не годится! – Майсурадзе наклонился к ней.– Успокойтесь, ну, успокойтесь, пожалуйста! – заговорили все сразу.– Он жив? – допытывался Майсурадзе.– Не знаю, – не поднимая головы, прошептала она.– Конечно, жив! – уверенно решил Константиниди.Желая нарушить тягостное молчание, Майсурадзе вспомнил, что надо бы поесть и предложил пойти в вагон-ресторан. Все ухватились за это предложение. Позвали и Русанову, но она отказалась.Попутчики ушли. Она осталась одна, и к ней сразу вернулось тоскливое чувство одиночества и страх перед неизвестным будущим. Она легла, повернулась к стене, задумалась и не услышала, как отворилась дверь. Кто-то сел рядом.– Кто это? – вздрогнула она, резко обернулась и удивилась, увидев незнакомца, приходившего с Жирухиным.– Я слышал, что Вы едете к раненому мужу, – не торопясь, сказал незнакомец. – Послушайте моего совета! Не говорите о таких вещах незнакомым вам людям. Вы сказали, что он чекист. Положение мужа обязывает вас ко многому, а к осторожности – особенно!– Но кто вы? – спросила она, пораженная этим советом.– Если это представляет для вас интерес, – инженер Строгов, из Москвы, еду отдыхать в Сухум. Сейчас ваш сосед и попутчик. И будет очень хорошо, если Вы забудете о нашем разговоре. Не хандрите. Все обойдется, все будет хорошо. Простите!Он поклонился, вышел из купе и закрыл за собой дверь. Елена Николаевна, ошеломленная, смотрела ему вслед. 8 Ночью приехали в Ростов.Сергей Яковлевич торопливо оделся и пошел на станцию. Выходя из вагона, он увидел стоявшего рядом с проводником Строгова.– Сколько стоит поезд? – проходя мимо, спросил он проводника.– Сорок минут, – ответил тот.Обловацкий направился к вокзалу. Строгов пошел за ним.– Так это Дробышева? – спросил Строгов, когда они шли по перону. Обловацкий утвердительно кивнул.– А не напрасно ли она едет к Федору? Что ворошить прошлое? Ты согласен со мной? – Строгов посмотрел на Сергея Яковлевича.– Нет! Как знать, быть может, если успеет приехать, она и будет тем средством, которое его поднимет?– А если он не захочет ее видеть? Ведь два года? Я бы не простил.– Ну так это ты! – посмотрев на него, иронически улыбнулся Обловацкий. – А у тебя уходила жена?– Острите, товарищ? – обиделся Строгов. И назидательно сказал: – Поверь, когда женюсь, не уйдет – слово такое знаю.Они неторопливо шли мимо большого, ярко освещенного здания вокзала.– Как бы узнать, жив он или нет? – заметил Строгов.– Потерпи до послезавтра. Приедем – узнаем, – ответил Сергея Яковлевич. – Да, кстати, приходи завтра к нам в купе играть в шахматы. Нам надо «подружиться» до Сухума, а там возьмем один номер в гостинице.– Добро! Между прочим, я разговаривал с ней, когда вы уходили в ресторан, и посоветовал не особенно откровенничать с неизвестными ей людьми – черт знает, кто они такие, – сказал Строгов.– Коля, не проявляй чрезмерного внимания к одинокой плачущей женщине, даже если она жена твоего товарища.В голосе Обловацкого открыто звучала издевка.– Как твои попутчики? – желая перевести разговор, спросил Строгов.– Знакомимся, вживаемся в среду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90