– Объясните толком! Я же не против сотрудничества.
– Кому нужно твое сотрудничество, ничтожество.
– Что же вам нужно?
Рашидов оценивающе на него посмотрел, огоньки в нефтяных озерцах потухли.
– Пожалуй, уже ничего. Ты и вправду пустой. У тебя, увы, нечего взять. Обыкновенная залетная пташка. Коготки подкорнаем – и лети на волю.
Тон его смягчился, но Спиридонов облегчения не почувствовал. Смутило замечание о коготках.
– Я рад, Георгий Иванович, что ваши подозрения развеялись. Поверьте, постараюсь быть вам полезным. – Спиридонов достал фирменный блокнот в сафьяновом переплете, изобразил величайшее внимание, не меньшее, как если бы сидел в гостях у банкира. – У меня уже и название для статьи как-то незаметно родилось. "Счастливый город, которым управляют профессионалы". Может быть, немного длинновато, но суть отражает. Вы не находите?
– Ишь какое у вас, поганцев, недержание речи. – Рашидов перебрался за стол и оттуда холодно наблюдал за Спиридоновым. – Зу-зу-зу, зу-зу-зу, – как комарик, когда поймаешь… Никакой статьи не будет, дурашка ты мой.
– Как угодно. – Спиридонов с готовностью спрятал блокнот. – Настаивать не имею права. Хотелось сделать приятное, в виде рекламы, так сказать…
– Пшел прочь, – сквозь зубы процедил Рашидов.
Как подброшенный пружиной, Спиридонов сорвался со стула и ринулся к двери, забыв попрощаться. В коридоре его перехватили двое молодцов, кажется, те же самые, которые приводили вампира Витю.
– Куда вы меня, хлопцы? – Спиридонов слабо затрепыхался в железных тисках их рук.
– На прививку, милок, на прививку, – объяснили ему.
* * *
…Внутри вагончика как в отсеке тифозного барака.
Услужливая память почему-то подсказала Спиридонову именно эту прихотливую ассоциацию. Кадры старинной кинохроники: полуголые люди вповалку на соломе, бредят, помирают, водицы просят. Здесь: замызганный лежак, металлический столик, привинченный к полу, и здоровенная, хмурая бабища в кожаном фартуке. Бьющий в ноздри, острый ацетоновый запах.
Бабка пробасила:
– Садись, страдалец, анкетку заполним.
Окошко зарешеченное, не выпрыгнешь, да и на улице стерегут два бугая. Спиридонов чувствовал, что шансов остаться в нормальной реальности, а не в той, которая творилась в Федулинске, у него все меньше. Машинально отвечая на вопросы полупьяной бабки, мучительно размышлял, что еще можно предпринять для собственного спасения. Как выскользнуть из разверзшейся перед ним трясины безумия? Похоже, что никак.
– Вес?
– Восемьдесят килограммов.
– Какая по счету инъекция?
– Первая.
– Скоко за день выпиваешь спиртного?
– Когда как.
Бабка медленно, высунув язык, скрипела пером по разграфленной бумажке. Спиридонова озарило.
– Хозяюшка, давай договоримся. Я тебе соточку подкину, а ты пустышку влепишь. Зачем мне прививка, я же здоровый. А тебе денежки пригодятся. Гостинцев накупишь.
Бабкины глаза алчно сверкнули.
– Это можно. Почему нет? Пустышку так пустышку.
Токо ты не проговорись никому. Давай денежки.
Протянул ей сотенную купюру с портретом американского президента, бабка приняла ее с поклоном и сунула под фартук.
– Ну чего, теперь ложися вон туда.
Спиридонов прилег на грязный лежак, задрал рукав, бабка покачала головой. – Не-е, светик мой, так не пойдет. Шприц большой, в руку не попаду. Заголяй жопочку.
С трепетом он следил, как бабка трясущимися руками набрала розоватой жидкости из литровой банки. По виду – вроде марганцовка.
– Пустышка? – уточнил он.
– Не сомневайся. Самая она и есть.
Вонзила иглу, как штык в землю. От неожиданности Спиридонов взвизгнул, но буквально через минуту, под ласковые пришептывания бабки, по телу потекли горячие токи и голова сладко закружилась.
– Ну вот, – успокаивающе текло в уши, – было бы чего бояться. Для твоей же пользы, сынок. Не ты первый, не ты последний. Пустышка – она и есть пустышка…
Очухался в светлой городской комнате, на диване.
Ноги прикрыты клетчатым шотландским пледом, у окна с вязанием в руках девица Люська. Не подавая знака, что очнулся, Спиридонов прислушался к себе. Нигде ничего не болело, на душе – тишина. Состояние просветленное, можно сказать, радужное. Память в полном порядке, весь чудной сегодняшний день, со всеми деталями стоит перед глазами, но строй мыслей поразительно изменился. С удивлением он осознал, что беспричинно улыбается, как младенец поутру. Таких безмятежных пробуждений с ним не случалось, наверное, целый век.
– Люсенька, – окликнул девушку. – Мы у тебя дома?
Девушка ему улыбнулась, но вязание не отложила.
– Ага. Где же еще?
– Кто там за стенкой шебуршится?
– Папаня с маманей чай пьют.
– Чего-то голоса громкие. Ругаются, что ли?
Люся хихикнула:
– Ну ты даешь, Геннадий Викторович. Да они песню разучивают. Им завтра на митинге выступать.
– Вот оно что. – Спиридонов потянулся под пледом, понежился. – А что за митинг?
– Какая разница. Они же общественники… Выспался?
– Еще как!.. Кстати, как я здесь очутился? Чего-то у меня тут маленький провал.
– Пришел, позвонил, как все приходят. – Девушка перестала вязать. – Сказал, поживешь немного… Ты не голодный?
– Подожди… Я сказал, поживу у тебя? А родители не возражают?
– Чего им возражать? Ты же прикомандированный.
За тебя дополнительный паек пойдет… Побаловаться не хочешь?
– Пока нет… А чайку бы, пожалуй, попил.
– Тогда вставай.
Вышли в соседнюю комнату, и Люся познакомила его с родителями, которые очень Спиридонову понравились. От них, как и от Люси, тянуло каким-то необъяснимым умиротворением. Отец, крепкий еще мужчина с невыразительным лицом научного работника, пожал ему руку, спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137