– Я думаю, что наше путешествие уже кончается. Узнаете, Библ? – Он указал на темный проход за многоугольным и многоцветным пересечением таких же движущихся эскалаторных лент.
А в туманной его глубине уже просматривался шагавший навстречу им человечек в лазурной куртке.
– Здравствуйте, все четверо, – произнес он по-русски с чисто московским говорком, – Кэп и Библ, Малыш и Алик. – И, заметив невольное удивление гостей, тут же добавил: – Не удивляйтесь, мы уже научились вашему языку. Может быть, еще будем делать грамматические ошибки, применять слова не в том их значении, но намного реже. Теперь мы уже знаем, кто вы, ваши цели и осведомленность Координатора о вашем присутствии.
– Шлемы? – многозначительно спросил Капитан.
– Шлемы, – подтвердил их знакомец.
– А сколько вас?
– Четверо, как и вас.
– Идеальные условия для контакта. Равенство сторон, преодоленный языковой барьер и взаимная заинтересованность, – заметил Капитан и пошел за голубым человечком. Следом двинулись и остальные.
«Цирковой» манеж был все тот же, только амфитеатр исчез, сузив пространство до иллюзорной комнаты с двумя полукружиями противостоящих друг другу прозрачных кресел. Их окружала внутренность лимонно-желтого шара без дверей и окон – даже входа в темный отсек уже не было. Невидимый источник чуть подкрашенного лазурью света не раздражал, а, казалось, даже смягчал назойливую яркость интерьера.
– Я – Друг, – сказал их знакомец, усаживаясь. – Мое имя непроизносимо по-вашему, а их – произносятся. – Он указал поочередно на усевшихся рядом:
– Это Фью, Си и Ос.
«Совсем птичьи созвучия», – подумал Алик, а Капитан сказал:
– Наши вы уже знаете. Кстати, не понимаю почему. Разве шлемы не чисто лингвистический инструмент?
– Шлемы принимают и передают всю накопленную вами информацию. Мы ее процеживаем, отбираем существенное и закрепляем в блоках памяти.
– Значит, вы знаете о нас больше, чем мы о вас. Тогда вопросы задаем мы. Каковы отношения между двумя группами гуманоидов, определяющих цивилизацию вашей планеты?
– Никаких. Гедонийцев, как вы их называете, видят только немногие, да и то в регенерационных залах.
– Что вы знаете о гедонийцах?
– Немного. То, что они бессмертны, а мы нет. То, что наш труд служит им, питает и дает радость жизни.
– Давно?
– По вашему счету пошло уже второе тысячелетие.
– И никогда ни у кого из вас не возникало чувство протеста?
– Против чего?
Вмешался Библ:
– Против рабовладельческого, паразитирующего общества. Фактически уже можно говорить не столько о двух биологически различных типах человека, сколько о двух социальных группах: творческой, производящей, и паразитической, потребляющей. Неужели вам незнакомы категории социальной справедливости и социального протеста?
После тихого пересвистывания голубых курток слово взял Фью, более удлиненный, плоский и большеголовый, чем остальные. Он говорил по-русски так же чисто, только медленнее и отчетливее.
– Биологическое здесь важнее социального. Мы созданы для одного, но по-разному. Одно – это наслаждение жизнью, разное – в понимании такого наслаждения. Мы наслаждаемся самим процессом труда, они – его производными. Мы и они, как стенки и дно одной чаши, как две дуги, образующие круг нашей цивилизации.
– Дуги могут быть разными. Короткая нижняя поддерживает длинную верхнюю. Снимите вершину – основание останется. Уберите опору – вершина обломится. То же и в примере с чашей. Срежьте верхнюю часть – получите дырку со стенками, а в нижней еще уцелеет и содержимое. У вас без гедонийцев будут и жизнь, и радость труда, и его производные. А отнимите у них ваш труд – они потеряют все: и радость жизни и саму жизнь. Неужели мысль об этом никогда не приходила вам в голову?
Воцарилось молчание, долгое и, как показалось Алику, скорее встревоженное, чем недоумевающее. Потом тихое пересвистывание с какой-то новой, взволнованной ноткой, и только затем последовал ответ Фью, в котором Алик опять подслушал не столько нерешительность, сколько испуг.
– Разве можно изменить неизменное и незыблемое? Почему вы тогда не спрашиваете нас о возможности погасить солнце или высадить сад на месте черной пустыни? Мы никогда ничего не переосмысливали и не перестраивали. Все мы получили готовым: готовую планету, готовые пространственные фазы, готовую технологию. От нас потребовалось только управление, продиктованное программой, и смена поколений. Мысль о возможности изменить что-либо принесли вы, и для того, чтобы обдумать ее, нужно не только время. Нужны смелость ума, сила воображения и логика выводов.
– Хорошо, – согласился Библ, – оставим эту мысль созревать и расти. Но она рождает другую. Почему вы обманываете Координатор? Ведь это тоже протест, объединивший не двух и не трех человек. И скажем точнее: ведь это тоже попытка изменить неизменное и незыблемое.
На этот раз Фью ответил уверенно и без пересвистывающей подсказки:
– У нас нет физического бессмертия и сменяемости циклов сознания. Мы рождаемся, стареем и умираем со всеми биологическими изменениями организма. Но при рождении каждому из нас вживается в мозг особая электродная сеть, как некий механизм связи с Координатором. Связь, постоянная и действенная от рождения до смерти, контролирует учебные и трудовые процессы и сохраняет стабильный демографический уровень. Я прибегаю к вашей терминологии и надеюсь, что вы меня поймете. То, что вы называете любовью, есть и у нас. Есть пары, но нет семьи и потомства. Это первая задача вживленных электродов. Дети рождаются в особых колониях у специально отобранных для этого «матерей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84