Есть времена, когда не прельстит и самый Безликий Бес.
В былые дни, одно воспоминание о которых походило на подгнившую устрицу, Мартышка трясся, но все же не так. Сейчас, как героиня «Убийства», запертая в логове бандитов, он ощущал, что нервы торчат вершка на два и еще заворачиваются. Душевная боль совсем бы его прибила, если бы не терзала и жажда, образуя противовес.
Жажда эта, как часто бывает в молодости, начиналась в подошвах и шла кверху, неуклонно обостряясь. Началась она по приезде, а дошла до апогея, когда Джейн принесла в гостиную графин и сифон. Мартышка был сильным человеком, но сидеть и смотреть, как сэр Эйлмер, Билл и дядя пьют, словно лоси у водопоя, не сможет и самый суровый аскет.
Итак, Мартышка шагал, кляня тот порыв, который побудил его сказать Гермионе, что он не пьет, и представляя себе, как напьется, если выживет. Отшагав весь ковер, он повернул было обратно, но застыл, настолько походя при этом на Пробуждение Души, что обманул бы и знатока. Часы прозвенели дважды, обращаясь к нему.
«Неужели ты забыл, — ласково осведомились они, — что в гостиной стоит графин? Мы ничего не говорим, так. напоминаем».
Мартышка предположил, что это, в сущности, ангел-хранитель. Кого-кого, а этих ангелов он почитал.
Через несколько секунд он был в коридоре, через три минуты — в гостиной, через три с четвертью — дрожащей рукой наливал живительную жидкость. А через четыре, откинувшись в кресле, положив ноги на столик, испытывал высшее блаженство. И тут раздался голос.
Сказал он только «Ой», но мог и просто крякнуть. Волосы у Мартышки поднялись дыбом, как иглы на взъяренном дикобразе, сердце с тупым стуком ударилось о передние зубы, и, жалобно крикнув, Мартышка взлетел к потолку.
Дважды коснувшись его и опускаясь на пол, он заметил, что это не сэр Эйлмер, а старый друг, Элзи Бин. Она стояла в дверях, приложив руки к груди, и пыхтела, как пыхтят служанки, если зайдут ночью в гостиную, а там сидит аристократ.
Мартышке стало легче, спокойствие вернулось к нему, а с ним — и млеко милости. Если ты думал увидеть баронета в халате, приятно, убедившись в ошибке, потолковать с одним из лучших умов Боттлтон-Ист. Высвободив язык, зацепившийся за голосовые связки, Мартышка приветливо заметил:
— Пип-пип!
— Пип-пип, сэр.
— Это вы?
— Да, сэр.
— Ну и испугался же я!
— И я, сэр.
— Значит, оба испугались, — подытожил Мартышка, еще со школы питавший склонность к математике. — Вы уж простите, принял за хозяина. Помните, вы удачно назвали его титаном? Так и есть; а я их не люблю. Что ж, располагайтесь, побеседуем. Как ваш Гарольд? Элзи опечалилась.
— Худо, — отвечала она с той искренностью, которую в Боттлтон-Ист впитывают из воздуха. — Сил никаких нет, какой упрямый.
— Не хочет уйти со службы?
— Ага.
Мартышка тоже опечалился. Он не видел в Поттере той бесовской прелести, которая привлекает женщин, — но при чем тут он? Если ты влюблена, ты плачешь и томишься, словно твой возлюбленный — Кларк Гейбл или Грегори Пек.
— Сейчас говорили-говорили, и все зря.
— Какой ужас!
— Сестра совсем подмяла. Прямо не знаю, что и делать.
Жемчужная слеза появилась в уголке ее глаза, и она шмыгнула носом. Мартышка погладил ее по голове. Хоть это вправе сделать благородный человек!
— Все будет хорошо, — сказал он. — Подождите, он уступит. Как-никак любовь…
— Если бы в нос заехать… — мечтательно сказала Элзи.
— Заехать в нос?
— Ага.
Мысль эта Мартышке понравилась, но скорее абстрактно.
— Стал бы поумней, — продолжала Элзи. — Он у меня нервный.
— Нервный? — удивился Мартышка, не заметивший этой черты.
— Ага. Он из-за этого переехал. В городе как? Схватишь кого, а он в ухо. Дали бы тут, он бы сразу ушел. Предупредил бы за месяц, — уточнила Элзи.
Мартышка понял ее. Как не понять, когда мысль так прекрасно выражена.
— Это верно, — сказал он.
— А вы не дадите ему в нос? — несмело спросила Элзи.
— Не дам.
— Может, по шлему стукнете? Когда не смотрит.
Сердечно жалея наивное создание, Мартышка все же не стал скрывать горькую правду:
— Они смотрят всегда. Нет, Элзи, на меня не рассчитывайте. Тут подошел бы ваш брат. Как жаль, что он занят до сентября! За что его покарали?
— Сопротивление при исполнении. Дал полисмену по голове.
— Вот видите! Значит, все в порядке. Подождите до осени. А почему вы здесь?
— Виски взять хотела.
Гостеприимный Мартышка спохватился.
— Простите! — сказал он. — Сейчас налью.
— Для Гарольда, — пояснила Элзи. — Он в саду. Бросил мне камешек в окно и говорит, принеси выпить. В саду! — горестно вскрикнула она. — Приличные люди спят. Ну, никаких сил!
Она шмыгнула носом, и Мартышка поспешил ее утешить.
— Все будет хорошо, — заверил он. — Сигарету?
— Ага.
— Тут — турецкие, тут — виргинские.
Он дал ей прикурить от своей, и, когда лица их соприкоснулись, в комнату вошел Билл.
2 Мы не знаем, можно ли назвать великими умами Билла Окшота и Мартышку, но в эту ночь они проявили свойство, присущее таким умам, а именно — думали в унисон. И тот, и другой, вспомнив о графине, пошли выпить.
Со встречи с лордом Икенхемом Билл испытывал то, что испытал бы, если бы фалды его фрака привязали к экспрессу Лондон — Эдинбург. Как многие, кого судьба свела с мятежным графом, когда тот без поводка, молодой путешественник страшился будущего, а потому не мог заснуть. Бессонница располагает к жажде, жажда — к мысли о графинах.
И у Билла, и у Мартышки мысль не расходилась с делом, разница была в мелочах. Мартышка не знал, скрипят ли ступеньки, и шел осторожно, как Агаг, знакомый с местностью, а Билл несся, словно бизон к водопою. Тем больше поразила его трогательная сцена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45