Томас не сразу вспомнил его, но все-таки вспомнил. Это был голос доктора Гамберга. Томас удивился: он же остался в Аугсбурге, чтобы попытаться выяснить, почему гроб его дедули оказался пустым. Но это был все-таки доктор Гамберг. Он заглянул в спальню, потрогал лоб Риты, проверил пульс. Неодобрительно покачал головой, предложил: «Укол?» Томас сказал: «Нет». «А вам?» Томас повторил: «Нет». «Тогда держитесь», — сказал доктор Гамберг и вышел. Потом Томасу показалось, что он услышал голос дяди Кости. И снова удивился: дядя Костя же улетел в Питер.Но вся эта внешняя жизнь была далёкой и словно бы нереальной. Реальной была только спальня. И в спальне был ад. Из тёмных углов насмешливо скалился усатый череп Мюйра, пророчил беду. В минуты затишья, когда силы оставляли Риту, Томас жадно курил и страстно молился. Может быть, молитвы его были услышаны Им. «Где?» превратилось в «Дай!» Шторм начал еле заметно слабеть.— Пусти, — после очередного шквала сказала Рита. — Мне больно. Пусти!Томас разжал руки. Она откатилась, прижалась к спинке кровати, смотрела оттуда насторожённо, как загнанный в ловушку зверёк.— Ты кто? — спросила она.— Я Томас. Томас Ребане, твой жених, — ответил Томас, радуясь её первому вопросу, в котором сквозил проблеск сознания.— Дай! — сказала она. — Дай! Дай! Томас Ребане, дай!— У меня ничего нет, — объяснил он. — Тебе холодно. Я тебе дам халат. Оденься.— Не подходи. У тебя есть. Ты спрятал. Дай! Мне нужно!— Потерпи, — попросил он. — Самое трудное уже позади. Потерпи, Рита. Осталось совсем немного.— Я не Рита, — сказала она. — Я Лола. Звери. Все звери. Дай! У тебя есть! Ты спрятал!Томас сбегал в свою ванную, принёс разорванный пакетик из-под героина, показал его Рите и начал многословно объяснять, что он не знал, что это такое и поэтому высыпал порошок в унитаз. Он говорил и говорил, нёс какую-то ахинею, стараясь, чтобы подольше сохранялся в её глазах этот огонёк осмысленности. Но новая волна скомкала её тело, и снова исчезло время.«Дай!» сменилось «Достань!» «Достань!» сменилось «Я пойду. Пусти, я пойду. Я сама достану, пусти!» Томас воспользовался этим, чтобы затащить её в ванну, продержал сколько смог под душем, потом закутал в махровую простыню и отнёс на кровать. Она сидела, сжавшись в углу кровати, её тело била крупная дрожь.В дверь постучали. Рита метнулась в угол спальни, забилась за трюмо, сжалась в комок. Попросила, лязгая зубами:— Нет! Не открывай! Не открывай!Какой-то неведомый, непонятный ужас исходил от неё и насыщал все пространство спальни.Стук повторился.— Нельзя! — рявкнул Томас. — Я занят!— Фитиль, к тебе пришли, — раздался голос Мухи. — Выйди.Томас приоткрыл дверь спальни. В холле рядом с Мухой стоял помощник Янсена, которого ребята почему-то называли прапором.— Господин Янсен приказал вам завтра в двенадцать ноль-ноль быть на границе, в Валге, — сообщил прапор. — Вы должны встретить гроб и сопровождать его до Таллина. Торжественное захоронение состоится в субботу.— Гроб? — переспросил Томас. — Какой ещё гроб? Мало мне черепа. Только гроба мне сейчас не хватает!— Гроб с останками национального героя Эстонии, — повторил прапор. — Вы должны встретить его. Господин Ребане, вы понимаете, о чем я говорю?— Я? Да, понимаю. Вспомнил. Гроб. Торжественное захоронение. Не могу. В другой раз встречу. Пусть снимают гроб, меня потом подмонтируют.— Господин Ребане, это приказ господина Янсена!— Скажите господину Янсену, чтобы он шёл со своим приказом… — Томас распахнул дверь спальни и сказал: — Смотрите.Прапор посмотрел.— Не бейте меня, — попросила Рита и закрылась локтями, коленями, волосами. Смотрела сквозь волосы, как зверёк, повторяла: — Не бейте меня! Не бейте!— Понятно? — спросил Томас.— Так точно.— Передайте господину Янсену, что господин Ребане сожалеет, но не сможет прибыть в Валгу. Он занят личной жизнью.— Вас понял, — сказал прапор. — Так и доложу. Личной жизнью.Он вышел. Муха запер за ним дверь. Томас спросил:— Откуда ты взялся? Ты же с Артистом куда-то уехал.— Мы ещё утром вернулись.— А сейчас что?— Вечер.— Вчерашний?— Завтрашний.— Надо же, — сказал Томас. — А мне почему-то даже есть не хочется. Как с глубокого бодуна.— Тяжело? — с сочувствием спросил Муха.— Не спрашивай.— Терпи, Фитиль. Про какой череп ты говорил?— Ни про какой. Померещилось.— Крестись, — посоветовал Муха.— Думаешь, поможет?— Говорят, помогает.— Спасибо, попробую.Томас вернулся в спальню. Рита выползла из угла.«— Согрей меня, я замёрз, — почему-то по-русски и»почему-то неправильно сказала она. Доверчиво приникла к нему, ткнулась под мышку мокрыми волосами, затихла. И эта доверчивость, и то, что она сунулась к нему под мышку, как бездомный котёнок, вымокший под зимним дождём, и то, что она сказала это по-русски и неправильно, почему-то потрясло Томаса.«Господи милосердный. Господи всемогущий и всемилостивейший. Не нужно помогать мне. Я перебьюсь. Помоги ей».Через какое-то время он почувствовал, как её пальцы скользят по его лицу.— Ты плачешь, — сказала она. — Молчи. Я знаю, как тебе плохо. Мне было так же плохо, когда начинался отходняк у Саши. У Александра. Александр Лоо — так звали моего мужа.— Я знаю, — сказал Томас. — Он был журналистом.— Нет. Он был поэтом. Он мне говорил: я родился — и не знал, зачем я родился. Я учился — и не знал, зачем я учился. Я жил — и не знал, зачем я живу. Я встретил тебя и понял, зачем я родился и зачем я живу.— Красиво, — согласился Томас.— Он твердил это, когда у него был отходняк. Твердил. Тупо. Он знал, что против этого я не устою.— И что ты делала, когда у него был отходняк? — заинтересовался Томас её опытом, который мог ему пригодиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118